№21 (64), 23.08.2007

Политика

Теория большого взрыва

Интересный парадокс наметился. Сегодня влияние средств массовой информации на собственно массы сведено к бульварному минимуму, но, тем не менее, именно на нас лёг главный груз суверенно-демократических принципов государственного бытия. Именно журналисты вынуждены принимать самые неимоверные придворно-поклоннические позы во властных коридорах и скрываться в желтизне дабы не подпасть под высочайший каток цивилизованных репрессий. Вообще-то ломать через колено принято несущих прямую угрозу. Но иногда и косвенная угроза может быть воспринята как руководство к действию.

Общественно-политическая журналистика в России постепенно умирает. Точнее процесс её распада подходит к логическому финалу. Можно, конечно, говорить о «путинском застое» или «шанцевской вертикали»: политики нет, а общество в летаргическом сне — оно устало и хочет тихой, спокойной преемственности, когда нефть по 60 долларов и президент в Мюнхене уверенно грозит Бушу фирменной газово-нефтяной туфлёй подзабытой марки «Скороход». Обществу нравится, когда губернатор — засланный, но эффектный.., пардон, эффективный менеджер, который делает региону хорошо, правда, не самого региона ради и методами электрошоковыми, когда процесс реабилитации после «бурного развития» на годы восстановления внутривластного баланса затягивается… Но народ хочет. И получает. В общем, всё срослось — верхи в порядке эксперимента настоятельно рекомендовали, низам понравилось, попросили добавки. В этом мире стратегического понимания и глобальной поддержки журналистика девяностых осталась с выбитыми зубами и переломанными конечностями, которыми не то что поточить — удержать перо не представляется возможным.

Но есть и другая сторона. Слишком уж быстро большинство коллег приняли новые правила игры. Слишком уж просто оказалось сломить наше сопротивление. И уж точно слишком малой кровью заплатили за эту коварную атаку в начале двухтысячных властители новой Думы и новых российских дум. И пенять на всё схававший пипл, когда сам помогал запихивать ложки с отравой в доверчивые рты сограждан, по меньшей мере, аморально.

В любом случае результат абсолютно очевиден — аналитика выродилась в качественное, сдобренное безобидной иронией описание доступных (то есть тех, к которым дали доступ) событий, расследовательская журналистика трансформировалась в попсовую бульварщину, а имена журналистов остались ненужным атрибутом. И если раньше, пользуясь языком социологов, многие журналисты были «лидерами общественного мнения», то сегодня те из них, кто таковыми являются, — это манипуляторы, не несущие идею, а транслирующие идеологию. Добавлю ещё один штришок к общей картине. Последний раз я слышала выражение «четвёртая власть» на государственном экзамене: был в списке вопрос о том, почему журналистика является институтом непосредственной демократии, а готовиться к нему надо было по учебнику, изданному в 1991, а переработанном в 1994 году. И, должна признаться, когда в 2002 я читала его в первый раз, он не казался мне утопией…

Однако при всём при этом отношение власти к журналистике остаётся сложным. С одной стороны, мы сами себя перестали воспринимать как силу, потому что общество плюёт в нашу сторону, если только речь не идёт о развлечениях, и оказывать на него какое-либо влияние без включения в схему государственной пропаганды крайне сложно. Но с другой стороны, власть бросает немалые средства на поддержание системы тотального контроля над информацией, на давление на выбивающихся из стройных рядов энтузиастов, на санкции против конкретных СМИ и конкретных журналистов. Казалось бы, бессмысленная трата ресурсов на отмирающий атавизм… К чему в толпе убеждённых мясоедов бросать все силы на уничтожение десятка вегетарианцев?

Видимо, дело тут в законах социальной физики. Запрос на критику в обществе существует априорно, и исчезнуть он не может — эта энергия перемещается в другие пространства, где она накапливается до критической массы, а затем происходит большой взрыв, который накрывает волной уже всё общество. Задача власти предотвратить концентрирование этой опасной энергии. И делает она это, подавляя отдельные маленькие всплески.

Но социальная энергия сродни атомной — опасная штука: можно получить обратный результат.

Эмилия Новрузова