№7 (36), 17.05.2007

Культурный слой

Отложенный апперкот левой

Про худые слова и поступки при добрых людях

Все, о чем здесь говориться, произошло со мной в течение сорока с небольшим минут. Но дело в том, что каждый из нас с подобным встречается ежечасно и даже ежеминутно. А как тут ни задаться вопросом: «Что же с нами случилось?» или, в крайнем случае, обратиться к неизбывно-русскому: «Что делать?»

Сначала меня «зацепили» на площади Минина. Худощавый человек лет под тридцать со стопкой книг в руках предлагал их в подарок. Подобную литературу я знаю — листал: интереса никакого во мне она не вызывает, да и «подарочная» технология здесь очевидна. После того, как вы соглашаетесь взять книгу, вам немедленно предлагают помочь некоей христианской организации, каким-то кришнаитам или еще бог знает кому. Со словами: «Нет-нет», я уж прошел мимо худощавого, но он меня остановил все-таки неожиданным утверждением: «Вы, конечно, инженер». Меня принимали в жизни много за кого, в последнее время почему-то часто подходят довольно странные личности с предложением благотворительности: «Отец, все горит, добавь шесть рублей на пиво». Но вот чтобы назвать меня инженером, — такое случилось впервые.

Я остановился, и в этом была моя ошибка. Пока я рассматривал книгу, сочинял ответ худощавому. Мне хотелось, чтобы он был незлобливым, даже чуть-чуть улыбчивым. «Понимаете, — сказал я вполне откровенно, но в интонациях абсолютно не агрессивных, — хожу в православный храм, и знакомый батюшка запрещает мне читать подобные книги». С этим развернулся и сделал пару шагов в сторону, но остановился как вкопанный. Сзади раздался какой-то шип, хрип, скороговорка и отчетливо громко: «Бог накажет!» Уверяю вас, как театральный зритель с немалым стажем, все услышанное мной вослед было явной заготовкой такого примитивного психологического шантажа. Я был слегка ошеломлен — не самой «технологией», а фактом того, что некий неофит новоявленной христианской организации угрожает мне и возмущается от лица Бога. Кошмар какой-то.

Перейдя площадь, я не смог разглядеть поподробнее все маячившего «дарителя», потому что мне повезло, рядом остановился муниципальный автобус, и я почти без проблем вошел в среднюю дверь. И пассажиров было много, но не так, что один к одному и ни вздохнуть, и не выдохнуть. И пробки на дороге оказались не такими длинными и тягучими как обычно. Вот только успокоиться мне не удалось. На передней площадке у самой кабинки водителя маячил гражданин тоже лет тридцати, не просто подстриженный наголо, но обритый, мне кажется, по старинной моде — под Котовского. У гражданина в одной руке был навороченный мобил, в другой — распечатанная бутылка пива. Время от времени он делал из нее пару задумчивых глотков, ну и, поскольку не мог придерживаться за поручни, раскачивался из стороны в сторону, расталкивая пассажиров. Последние терпели. Да и что оставалось делать: распивание пива из горла на улицах, в общественных местах и транспорте — такая заурядная картина наших дней. Правда, «Котовский» решил побороться с заурядностью. Допив пиво, он неожиданным движением бросил бутылку под ноги. Стоящие и сидящие рядом пассажиры загудели, но и только. Но поддержку они все-таки получили — со стороны кондуктора.

Им оказался парнишка, на вид лет восемнадцати. Я не знаю почему, но в муниципальном транспорте я часто теперь вижу кондукторов-мужчин. То ли свободных от рейсов водителей заставляют отрабатывать часы, то ли еще что-то, но факт остается фактом. Парнишка протиснулся к «Котовскому» и, не повышая голоса, но требовательно предложил: «Подними!» И началось. «Котовский» ленивым голосом, отвлекаясь на звонки по мобилу, стал объяснять неразумному кондуктору недопустимость того, чтобы он поднимал бутылку. Объяснения сводились к двум постулатам. Бутылка никому не мешает. Надо уважать таких людей и пассажиров, как «Котовский». А парнишка-кондуктор петушился, и все требовательнее звучало его «Подними!» Через пять — восемь минут такого диалога «Котовский» легко, натренированным движением свободной руки обхватил парнишку за шею, согнул его почти пополам и еще раз повторил про то, что он привык, чтобы его уважали. Среди пассажиров воцарилось негодующее онемение. А меня, знаете ли, повело.

Я переложил тяжелую сумку из левой руки в правую и стал пробираться на переднюю площадку. Я не знал, что сделаю, но внутри клокотал. Конечно, «Котовский» был накаченным, превратить меня в лепешку ему труда не составляло. Но и мне ведь когда-то очень давно тренер в секции ставил апперкот левой и очень гордился тем, как у меня получался. Мне оставалось сделать два шага, когда автобус тормознул на очередной остановке, открылись все двери, а «Котовский» неожиданно, как заправский футболист, стал перешвыривать пивную бутылку, стараясь попасть «в створ» открытых дверей. Это ему удалось: бутылка вылетела с шумом, приземлилась рядом со стоящей на остановке женщиной, которая от неожиданности охнула. Со смешком из автобуса вывалился и «Котовский», сейчас же принявшийся набирать номер на мобиле, — видно не терпелось обнародовать свой прикол.

Через пару остановок вылез из автобуса и я, совсем удрученный. Идти мне недалеко, и как раз на пути, на первом этаже дома, соседнего с моим, образовался продовольственный магазинчик. Здесь обычно я покупаю и кефир, и батон. Магазинчик получил название «азербайджанского», поскольку владельцы его, похоже, именно азербайджанцы. Они почти все время при магазине. Вернее, так — у входа в магазин есть небольшая площадка. На ней обычно располагается новенькая иномарка и при ней хозяева ее, а они же и хозяева магазина. Двое мужчин, похоже, братья или близкие родственники, часами стоят и рассматривают посетителей и покупателей. Такой восторженной сосредоточенности и в кино не увидишь. Иногда хозяева о чем-то разговаривают на своем родном языке, чаще степенно и неторопливо, иногда горячо. Во время их горячечных изъяснений можно и вздрогнуть, потому что в непонятной, чужой речи неожиданно проступают до боли знакомые слова, начинающиеся на буквы «х» и «б».

В тот же день хозяев не было, а у прилавка была Лена — любимица местных бабушек. У Лены, что называется, все горит под руками, работает она быстро, и бабулек уважает. Иногда, оглядываясь, нет ли поблизости хозяйских глаз, кому-то лишнюю луковицу подбросит или отсоветует брать именно этот, похоже, залежавшийся, пакет молока. В тот день у Лены образовалась даже очередь — человека четыре. У прилавка стоял мужчина лет пятидесяти, еще бравый и подтянутый. Он тоже спросил бутылку пива. В нашем районе в ход идут в основном дешевые сорта, всякие там «Русичи». А здесь заказ был на дорогое пиво. Несмотря на то, что оно оказалось явно не под рукой, Лена стремительно выставила бутылку перед покупателем, потому что торопилась, ее поджидали другие. А у покупателя заминка вышла, он деньги подготовил, но ошибся — чтобы расплатиться не хватало рубля три — четыре. Начались поиски недостающих денег — в одном кармане, другом. Лена поторопила. Покупатель, чтобы смягчить образовавшуюся паузу, стал что-то говорить и довольно добродушно спросил: «Кто же здесь командир?» Вероятно, что будущий владелец дорогой бутылочки пива вспомнил правило советской торговли о том, что покупатель всегда прав. Горячая и острая на язычок Лена не сдержалась и «высыпала» тираду о том, что командир-то она и покупателей у нее много и «Отошел бы ты в сторону». Вот здесь-то цепь и замкнулась.

Покупатель почти закричал: «Да знаешь ли ты, командирша, (нецензурное слово), что разговариваешь с подполковником запаса…» И пошло, и поехало. Как можно на женщину, ну пусть погорячившуюся и, конечно же, не совсем правую, так повышать тон, обрушивать ушаты резких, перемешанных с матом, слов, — это уму не постижимо. Я тоже пожил на свете и, к сожалению, должен констатировать: за последние 15 лет бытовая культура моих дорогих сограждан упала — и опустилась так, что мало не покажется. И обратите внимание, дело не только в новых поколениях, но вот настоящий (или ненастоящий по внутренней сути) подполковник — почти что мой ровесник. В советские-то времена так повести себя зрелому человеку в общественном месте, старшему офицеру, хоть и бывшему, было абсолютно невозможно. То ли некое табу существовало, то ли страх перед системой, отнюдь не демократической, называемой сейчас некоторыми тоталитарной, но это всех нас заключало в некие законы бытового поведения и общения. Сегодня закон — тайга, а каждый себе — свободный хозяин. И смог бытового бескультурия уже такой, что дышать нечем.

Да все это знают. А вот что делать? Не представляю, честно сказать. Уповать на нашу школу, на разработку какой-то законодательной базы, ограничивающей всякое бытовое беспутство можно, да что толку. Элиты уже придумали, как спастись в этом случае, отгораживаясь от нас всех специальными школами для своих детей, недоступными для простых смертных корпорациями, курортами, рублевками — зонами проживания, и так далее, и тому подобное. А нам с вами? Может быть, все-таки, памятуя, что многое в жизни строится на подражании, нам с вами необходимо просто и безнадежно являть пример. Только это. Не дорого ничто, дорого вежество. От учтивых да вежливых слов язык не отсохнет.

Александр Асеевский