№1 (1), 10.01.2008

Культурный слой

«Идеальный» Нижний

Статуя Ленина, поезд Москва — Нижний и крестьяне в каракулевых шапках

В ходе своего путешествия по России в 1858 году Нижний Новгород посетил Александр Дюма. Впечатления, вызванные этим кратким визитом, нашли свое отражение в путевых заметках «От Парижа до Астрахани», опубликованных годом позже. Спустя полтора века Нижний Новгород почтил своим присутствием другой французский беллетрист — Фредерик Бегбедер. Местная читательская аудитория, уже привыкшая к тому, что в любом книжном магазине тексты Бегбедера занимают целую полку, могла лицезреть красу и гордость современной французской словесности в июле 2006 года.

Писатель и пиарщик Фредерик Бегбедер пробыл в Нижнем всего два жарких летних дня, но этого вполне хватило, чтобы наш город «оккупировал» ровно две главы его нового романа «Идеаль»

Бегбедер пробыл в Нижнем всего два жарких летних дня, но этого вполне хватило, чтобы наш город «оккупировал» ровно две главы его нового романа «Идеаль». Из них мы можем узнать, что зимнее (!) путешествие в столицу Поволжья стало для Бегбедера (точнее, для его литературного «двойника» Октава Паранго) серьезным физическим испытанием, напоминающим ту проверку, которой подверглась несчастная заблудившаяся принцесса в сказке Андерсена «Принцесса на горошине». К ужасу изнеженного парижанина, видимо, привыкшего к тюфякам и перинам на гагачьем пуху, поезд «Москва – Нижний Новгород» оказался самой настоящей передвижной камерой пыток. В этом «бутылочного цвета» экспрессе он обнаружил чудовищно «жесткие койки» и простыни «из наждачной бумаги», немилосердно царапающие спину. Правда, истязание накрахмаленным бельем не помешало герою проспать всю поездку и благополучно прибыть на перрон Московского вокзала, площадь перед которым в романе украшает «гигантская статуя Ленина». Ее наличие тут же глубокомысленно объясняется метастазами коммунизма и загадочной верностью русских кровожадному авторитарному лидеру: «Народу, — пишет Бегбедер, — явно было влом стаскивать его с пьедестала, ибо «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить».

Не следует особенно удивляться тому, что исполинское изваяние вождя мирового пролетариата, соседствующее в реальном Нижнем с главным ярмарочным домом, в «Идеале» оказалось перенесено на привокзальную площадь Революции. Видимо, те визуальные штампы, через призму которых западный обыватель традиционно воспринимает нашу страну, должны быть, по логике писателя, выставлены прямо у «ворот» любого русского города. Впрочем, для достижения оптимального художественного эффекта иногда и этого оказывается мало: если верить автору, под колеса поезда Москва – Петербург постоянно попадаются «медведи, волки и крестьяне в каракулевых шапках».

Громадной статуей Ленина этническая специфика привокзальной площади Нижнего полностью исчерпывается. Оглядевшись, главный герой начинает понимать, что ее подлинным центром является стандартный «Макдональдс» (что есть, то, увы, есть). Это не вызывает у него рефлекторной тяги любого пассажира к прелестям фаст-фуда, но обеспечивает тоскливое узнавание привычного: согласно тексту романа, вокруг нижегородского «Макдональдса», «как на всех французских вокзалах, под мелкой промозглой моросью теснились порнокиношки» (с чем их, интересно, мог перепутать Бегбедер?). Справедливо рассудив, что ничего нового он в них не увидит, Октав Паранго решает покинуть Нижний Новгород как можно скорее (он готов «улететь отсюда даже на старом «Ане», сваренном горелкой и заклеенном кусочками скотча, или на «Ту» со сломанным носом»). Но совершенно неожиданно все меняется: в «суперприкольном» ресторане «Семь пятниц» он встречает «кандидатку на титул Самой Томной Лианы восточной части планеты» и понимает, что Нижний Новгород не сводится к формуле «Ленин – гамбургер – порнуха».

Что касается Самой Томной Лианы, то «она звалась Татьяной» (привет Александру Сергеевичу!), имела «удивительно тонкие руки и длиннющие пальцы – под стать ногам (но более многочисленные)», беспрестанно жевала «Хуббу-буббу» с арбузным ароматом (почему не «Орбит»?), «опрокидывала одну рюмку водки за другой» и постоянно просила у Октава пососать его «пальцы и прочие прелести» (сам Октав обожает сосать пальцы ног «прямо через чулки»). Кроме того, Самая Томная Лиана выдает себя за жертву режима Лукашенко, покинувшую Минск в поисках демократических ценностей, и нещадно критикует «Nijni Fucking Novgorod».

Как и все нижегородские девушки, Татьяна ненавидит Наталью Водянову, потому что эта «дочь алкоголика, избивавшего свою жену, вышла замуж за человека, занимающего двадцать второе место в списке богачей Великобритании». Такая негативная реакция, по мнению Бегбедера, объясняется тем, что все мы «терпеть не можем сказки со счастливым концом, когда они не про нас». Сгорающая от зависти Татьяна тут же поведала главному герою, что официальная история нижегородской Золушки полностью сфабрикована в министерстве пропаганды Келвина Кляйна: исторически достоверная Наталья Водянова «продавала вовсе не цветы, а картошку возле остановки автобуса «Счастливая», и скаут нашел ее не на рынке, а на театральных курсах, где она раздавала свои фотографии и номер телефона, как законченная авантюристка».

Все эти занимательные истории Октав Паранго выслушивает либо в гостиничных номерах, либо в дорогих нижегородских ресторанах, где при выборе блюд вам обязательно предложат заказать себе коипу — «мелкого упитанного грызуна, по вкусу похожего на крота» (интересно, где Бегбедер успел попробовать несчастное млекопитающее отряда насекомоядных?). Экзотику приволжского общепита дополняют наглые цыганки, шныряющие между столиками и предлагающие купить свежие розы. Напрашивается мысль, что между гостиницей и рестораном курсируют хохломские тройки с бубенцами, но средства передвижения героя в нижегородских главах, к сожалению, не описаны.

Вдохновленный неземной красотой Татьяны, бегбедеровский двойник сначала посвящает ей стихи в духе капитана Лебядкина («Ненавижу лифты — уезжаешь в них ты»), а потом, решив таки расстаться во имя дальнейших эротико-метафизических поисков, примеряет на себя роль Печорина в сцене расставания с Верой: «Я сказал ей poka, кусая себе щеки изнутри, чтобы не расплакаться» (навязчивая передача русских слов латиницей восходит у Бегбедера, конечно же, к «Заводному апельсину» Бёрджеса).

Воссоздавая в «Идеале» Нижний Новгород, Бегбедер потчует своего читателя и малой толикой исторических сведений. Они заключаются в том, что когда-то наш город «именовался Горьким, потому что тут родился писатель Максим» (видимо, по совместительству создавший знаменитый пулемет), и что здесь томился в ссылке гениальный физик Андрей Сахаров. Октав, кстати, какое-то время даже готов разделить печальную участь последнего («чтобы остаться с Таней навсегда»), но, в конце концов, трусливо решает вернуться в Москву. В этот момент он, правда, еще не знает, что судьба уготовила ему длительное пребывание в другом городе ужасов — Санкт-Петербурге, куда бесчеловечная российская власть так любила ссылать диссидентов в девятнадцатом веке (вспомним хотя бы тяжелую судьбу несчастного Адама Мицкевича).

Последнее, что может узнать читатель из романа «Идеаль» о Нижнем Новгороде, — это то, в каких именно местах в нем концентрируется женская красота. Если в Смоленске и Ростове охотники за будущими топ-моделями (ничем не отличающиеся от заурядных педофилов) предпочитают бродить вокруг школ, в Новосибирске, Челябинске и Курске — прятаться возле театральных училищ, в Мурманске и Екатеринбурге — толкаться среди покупательниц мясных лавок, то в Уфе, Самаре и Нижнем Новгороде они сразу направляются к зданию местного университета, не сомневаясь, что именно там их ждет самая богатая добыча.

Поэтому, когда в кустах напротив завода «Гидромаш» вы заметите притаившегося мужчину, не пугайтесь: это всего лишь Бегбедер.

Алексей Коровашко