08-06-02

Культурный слой

Андрей Коротин: «Не бывает времён без подлости»

Интервью с лидером известной нижегородской группы «День победы» — о музыке, политике, религии и жизненной философии.

Эмилия Новрузова: Зачем в России играть реггей?

— Реггей – изначально очень чистая, светлая и, в то же время, весьма своенравная, бунтарская музыка… То же, что творится в нашей песочнице под лэйблом «русский реггей», абсолютно лишено не то что какой-либо мало-мальски вразумительной идеи, но и, по-моему, вообще всякого смысла. Фактически это превратилось в музыку для развлечения «торчков» и всевозможных безумцев, а посему и изначальный, основополагающий дух доброго мятежа в российском реггей просто отсутствует, либо направлен на абсолютно мнимые и недостойные внимания объекты. Видимо, русских растаманов температура воздуха и воды на Ямайке волнует намного больше, чем меню в Российской армии и свой духовный градус.. А то, что эта культура, помимо лёгкой и необычной музыки, когда-то несла в себе прямые выдержки из псалмов, изобличала людские пороки и власть, не любящую и не видящую кроме себя никого, вдыхала в человека волю и любовь к жизни и борьбе за свой бессмертный Дух — кому это здесь сейчас интересно? Боб Марли много сделал для популяризации этой музыки, и это отнюдь нельзя ставить ему в вину, потому что он-то как раз чист в своём деле, — но это её, по всей видимости, и сгубило — сам он стал всемирно известной звездой, о музыке реггей узнали повсюду, и — началась новая история, история под названием «бизнес». Вот, может, поэтому и стоит хотя бы попробовать здесь поиграть эту музыку — мы с ребятишками видим её немного не так, как нам пытаются преподнести сегодня.

Евгений Лавлинский: А до Марли, соответственно, реггей-музыка уже существовала? И только на Ямайке?

— Да, она была, на Ямайке, Марли не был первым. Просто он был очень талантлив, сумел придать ей такую удивительно красивую форму, которую полюбили все — от домохозяек до политиков. И очень грамотно донёс до максимума слушателей. При этом абсолютно не отходя от канонов, которых в реггей немало — даже просто в построении музыки. Кстати, насколько я знаю, порой ему и доставалось за то, что он очень активно использовал соло-гитару, в то время как раньше гитара обычно лишь держала ритмику. До него эта музыка была «суше», угловатей что ли. Но это моё личное мнение. Но тоже бесконечно мощной и пронзительной.

Э. Н.: В любом случае эта музыка очень идеологична и философична, а философия и идеология в разных культурах разная. Каким образом надо адаптировать эту музыку к нашей культуре — какую философию она должна нести?

— Я вообще-то не особенно искусный умелец в адаптации философий и идеологий разных культур. Но думаю, что достаточно быть честным и незлым человеком, постоянно искать и находить в себе изъяны и пробелы, чтобы их восполнить и исправить — и при этом творить. В любой области причём, к которой лежит душа. Для меня же лично существует только одна философия — православное христианство. Именно оттуда идёт моя музыка.

Э.Н.: А нам свойственна ритмика реггей?

— Ритмика вообще свойственна человеку, если он ритмичен. Могу с уверенностью заявить, что скопировать можно любую ритмику, любую форму, вообще всё что в голову взбредёт — и органично поместить в какой угодно культуре. Другое дело, что форму необходимо ещё и наполнить, причём жизнью, а не опилками. Некоторые команды играют очень здорово. Достаточно вспомнить «Джа Дивижн» — восемь отличных музыкантов на сцене, превосходный саунд, здорово впечатляет. Но когда начинаешь смотреть внутрь, пытаться понять — что там? Зачем? Каков смысл происходящего? И вдруг понимаешь, что ответа нет — просто так…

Е.Л.: А ты зачем это делаешь?

— По мере своих комариных силёнок и ума пытаюсь указать на несколько иные области нынешней жизни плоти и Духа, что булки не на деревьях растут и никакой Ямайки на самом деле нет. Что у нас, оказывается, по телевизору — совсем не то, что за окном.. Что никакой самый расчудесный Джа никогда не пустит тебе трамвай из болота да сразу в рай… Что мир действительно во зле валяется просто — и при этом довольно ворочается с боку на бок. Иначе я просто не могу… Знаю, что есть дело, которое я должен делать, – и делаю как умею.

Е.Л.: Ты сам бунтарь?

— Конечно.

Е.Л.: Почему у нас так плохо с бунтарями в стране? Как вообще тебе видится происходящее сегодня в России?

— Знаешь, для всех людей, которые меня окружают и заполняют мою жизнь — будь то политики, музыканты, соседи, друзья — у меня существует только две оценки: хороший человек — и плохой человек, человек с чистой душой — и с нечистой душой, человек, которого легко можно взять да простить, — и человек, которого что-то пока не прощается никак. Вот то, что у нас сегодня происходит во властных кабинетных дебрях, — мне очень многое не удаётся понять и соответственно простить. С одной стороны, христианин должен уметь прощать всё, но уж очень сейчас там много совершают непрощаемых мной, простым пареньком, вещей. Это уже работа Бога наверное, не моя. И некоторые песни наши именно об этом…

Е.Л.: Что, ты считаешь, «им» простить нельзя?

— Когда отбирают помещения у приютов для беспризорников под надуманными предлогами, и те снова идут на свои вокзалы. Когда рассказывают по телевизору, как мы превосходно стали жить, и с каждым днём лучше и лучше, а скоро просто помирать вообще не надо будет… А я потом еду в церковь в глухую деревню — и вижу, какая там фантастически прекрасная жизнь. Да и сам я далеко не в Москве живу.

Когда сажают ребят «несогласных», бунтарей опять же — меня это царапает по душе. Я не вижу такой серьёзной вины, за которую молодого паренька или девчушку можно в одночасье бросить в тюрьму, зачастую надолго и нарочито напоказ. Складывается впечатление, что эта система основывается на каких-то кажущихся ей мелкими подлостях. Человек может ошибаться, может быть грубым, гневным, — вот это как раз всё и прощаемо, ибо понятно. Это слабости каждого… Но когда он делается подлым, и, обладая какой-то властью, наполняет этой подлостью и мелочностью еще и жизнь подвластных ему, это приводит к отвратительным, как правило, последствиям. Это и есть Вавилон во всех смыслах. Человек не может не быть великодушным, как это можно не понимать? Иначе он обречён просто…

Складывается впечатление, что эта система основывается на каких-то мелких подлостях. Человек может ошибаться, может быть грубым, гневным, — это прощаемо, ибо понятно. Но когда он делается подлым и, обладая какой-то властью, наполняет этой подлостью и мелочностью ещё и жизнь подвластных ему, это приводит к отвратительным, как правило, последствиям. Это и есть Вавилон во всех смыслах

Э.Н.: А подлость — она вневременная? Бывают времена, когда её больше?

— Нет, это просто человеческое существо. Подлые и светлые люди есть всегда. Не бывает времён без подлости, равно как и без улыбок, слёз или любви.

Э.Н.: И соотношение не меняется?

— Нет.

Э.Н.: А почему же тогда они сегодня побеждают?

— Потому что народ дремлет, душа у человека не горит… Может быть, её не смог никто зажечь, а самому не дано… Люди стали жить по иным заповедям, перестали питаться духовно, не знаю… Сегодня я больше склонен копошиться в себе, нежели во всём этом. Фактически поместил себя на какое-то время в свою внутреннюю келью, из которой иногда выглядываю. Чтобы быстренько вернуться обратно.

Е.Л.: Поведение Михаила Борзыкина тебе понятно?

— Вполне. И мне очень тепло от того, что он принял такое решение.

Е.Л.: От кого ещё ты ждёшь такого же выбора?

— Ото всех…

Э.Н.: В недавнем интервью Армен Григорян сказал, что во время последнего разговора с Борзыкиным признался, что сам бы с удовольствием присоединился к «несогласным», если бы не знал, что любое противодействие, основанное на насилии, порождает диктаторство. Вы с этим согласны?

— В этом есть своя доля истины. Ну и что? Есть хорошая фраза из Нагорной проповеди: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся». Человек должен жаждать правды, и тогда он так или иначе её найдёт, возможно, что не сразу и не вдруг. Конечно, никогда не удастся вырвать этот кусок у кого-то, чтобы насытить себя любимого, так не бывает. Если он с чистым сердцем — он насытится, нет — создаст очередную тюрьму.

Е.Л.: Сколько тебе лет, Андрей?

— 31.

Е.Л.: Ты себя ощущаешь на 31?

— Я себя ощущаю на 14 или 15 — абсолютно не чувствую себя взрослым. И думать об этом не хочу.

Е.Л.: Кто-нибудь на русском языке написал хорошие песни в реггей?

— У «Комитета охраны тепла» очень хорошие вещи…

Э.Н.: А как вы пришли к этой музыке?

— Много слушал Марли, Тоша, Перри и других хороших людей.

Е.Л.: Со скольки лет?

— В армии, по-моему, услышал впервые.

Э.Н.: К бунтарству человека можно сподвигнуть или он сам к этому должен прийти?

— Знаете, если человек сволочь — его никогда не сдвинуть с места. Пока он не начнёт осознавать себя сволочью и стыдиться этого. Вообще никого ничего нельзя заставить делать, никого нельзя изменить, если он сам этого не захочет.

Е.Л.: У тебя были учителя, которые повлияли на тебя?

— Мой отец. Матушка до сих пор влиять пытается.. Первое сильное музыкальное потрясение — Высоцкий, чуть позже Летов, Чёрный Лукич, Манагер и их сибирская братия. Затем — Марли. Сейчас я в церкви, там всем учителям Учитель.

Э.Н.: Если уж речь зашла о религии, то не могу не спросить. Сегодня одна из самых острых дискуссий в обществе разворачивается вокруг экспансии институтов разных церквей на пространство светского государства. Вы ощущаете эту экспансию?

— Я не ощущаю, честно говоря. Езжу себе в церковь, когда могу — и слава Богу.

Е.Л.: И использовать для этого административные рычаги…

— Вера без любви есть фанатизм…

Е.Л.: Как ты воспринимаешь братские поцелуи патриарха то с одним президентом, то с другим?

— Я понимаю, что есть такая работа и кто-то должен её делать.

Е.Л.: Ты — советский человек?

— Да. Там я родился, рос, учился, влюблялся… Там остался мой отец, моё детство, мои сказки. Мне не свойственно носить с собой чемоданы дрянных воспоминаний — я взял только своё счастье.

Беседовали Евгений Лавлинский и Эмилия Новрузова