08-08-28

Общество

Гражданское общество

Реабилитация термина

Если кто-то думает, что теперь, после относительно недавних инвектив национального лидера в адрес «шакалящих у иностранных посольств», говорить о гражданском обществе стало можно, то они ошибаются, — о нём говорить нужно. Более того, это уже даже по-своему модно в самих коридорах власти.

Последнее подтверждение этому наблюдению пришло 27 августа, когда в полпредстве состоялось заседание Общественного совета по вопросам развития гражданского общества, в повестке дня которого значился вопрос о создании экспертной группы по этому вопросу (вероятно, курировать её работу будет заместитель Григория Рапоты Владимир Зорин). Видимо, сама тема может быть предметом партнёрства управленческой элиты, экспертов и предпринимательского сообщества, не говоря уже, разумеется, о некоммерческих организациях.

Власть как будто прозрела и признала, что гражданское общество — это не только экологи и правозащитники, живущие на иностранные гранты и готовящие либо «олигархический реванш», либо вторую «оранжевую революцию», но и отдельные граждане и их группы (причём чаще всего неформальные), которые так или иначе реагируют на всё, что происходит вокруг. И власть поняла, что при применении соответствующих исследовательских процедур может быть установлена прямая связь между социальной активностью этих граждан, качеством жизни и развитием территорий.

Какие-то шаги в этом направлении уже сделаны: например, ещё в прошлом году президент утвердил «Перечень показателей для оценки эффективности деятельности органов местного самоуправления». Проблема в том, что 29 из 30 содержащихся там индикаторов носят откровенно формальный характер: в основном речь идёт о статистике, которую, конечно, можно набрать и отослать кому-нибудь в Кремль, только будет ли от этого польза? Взять, например, такой показатель, как доля домов, жители которых реализуют один из способов управления (ТСЖ и прочее). Цифра мало скажет о том, насколько эффективно это управление, есть ли там злоупотребления и какого масштаба ресурсы собственники готовы тратить на поддержание собственной безопасности (приобретение всевозможных средств охраны и наблюдения), экологии (поддержание чистоты территории). Ещё один пример индикатора: доля организаций ЖКХ, занимающихся очисткой сточных вод и утилизацией твёрдых бытовых отходов. Что скажет нам эта цифра без её привязки к регулярному экологическому мониторингу, который ведётся усилиями профильных НКО? Или какую смысловую нагрузку несёт такой пункт «Перечня», как «год внесения последних изменений в генеральный план городского округа»? Важнее, наверное, понять, не привели ли эти изменения к социальным конфликтам и протестам, не были ли нарушены имущественные права граждан, увеличилось или уменьшилось число новых собственников земли и жилых построек, и т.д. Впрочем, последний показатель «Перечня» формулируется как «удовлетворённость населения», однако почему-то лишь в таких сферах, как медицина, образование и деятельность органов МСУ в целом. Кто должен замерять степень этой удовлетворённости, на какие деньги и как часто, пока неясно.

Если мы хотим понять состояние нашего общества на самом низовом уровне его организации, то в будущем необходим поиск более корректных критериев. Например, вместо «доли амбулаторных учреждений, имеющих медицинское оборудование в соответствии с табелем оснащения», можно было бы запросить статистику времени ожидания больными операций. Вместо «общей площади жилых помещений на одного жителя» имело бы смысл потребовать более важные данные — о доступности жилья и ипотечных услуг для населения.

Задача ближайшего будущего для аналитиков — предложить более действенную и динамичную систему индикаторов, с помощью которой власть любого уровня могла бы увидеть сильные (самодостаточные) и слабые (требующие дополнительных социальных инвестиций) сегменты гражданского общества и соответствующим образом строить свою политику в отношении каждого из них. В арсенале властей явно не хватает показателей, касающихся таких разных форм гражданской активности, как, например, присутствие религиозных фигур в публичном пространстве, формирование структур собственников жилья, акции протеста (жителей ветхого фонда, обманутых дольщиков и пр.), приобретение экологического топлива. А есть ещё военно-гражданские отношения, альтернативная гражданская служба и многое другое.

Знание того, как функционируют эти сегменты гражданского общества, позволит понять, какого рода ресурсы доминируют в них и, соответственно, кто в ближайшей перспективе будет важнейшими участниками этого процесса. Формируется ли гражданское общество «сверху» (то есть как «государственный проект»), «снизу» (то есть при преобладании ресурсов и активности самоорганизующихся негосударственных организаций) или «извне» (то есть под влиянием международного сообщества)? На кого ориентирована деятельность некоммерческих организаций — на государство, само гражданское общество или на международные структуры? Эти вопросы ждут своих профессиональных ответов.

Первые ростки гражданского самосознания возникают тогда, когда отдельный человек принимает решение о том, что он готов отстаивать свои права — на чистый воздух, на безопасность, на собственность. Иногда бывает действительно трудно ­объяснить чиновникам, почему государство должно помогать гражданам в этом. Пока государство сочло, что не помешает хотя бы начать изучать, как устроено гражданское общество. Много интересных открытий наверняка ждёт его на этом пути.

Андрей Макарычев