08-12-08

Культурный слой

В когорте победителей

Поэт Владимир Безденежных стал нижегородским сетевым «открытием»

В течение 2007 года проводился международный сетевой поэтический конкурс «Открытие». Его организаторами выступили Московская городская организация Союза писателей России, фонд «Литературный центр Петра Проскурина» и журнал «Российский колокол». Число участников конкурса составило около пяти тысяч человек. Не менее впечатляюще выглядит и география заочного поэтического соревнования: заявки поступили не только из городов России, но даже из тех стран, которые находятся на других континентах. Тем приятнее, что среди 27 финалистов конкурса оказался и наш земляк — нижегородский поэт Владимир Безденежных. Победителем конкурса, кстати, стала москвичка Ольга Дернова, второе место заняла Елена Соснина из Нью-Йорка, замкнул тройку призеров ростовчанин Александр Сидоров.

Уже под занавес этого года в Москве вышла книга, составленная из текстов, принадлежащих финалистам конкурса «Открытие». Хотя подборка произведений Владимира Безденежных включает в себя относительно немного стихотворений, она тем не менее дает хорошую возможность составить представление о творческой индивидуальности нижегородского автора.

Одной из главных тем его творчества является родной город. В отличие от унылых риторических упражнений в духе «местечкового» патриотизма, стихи Владимира Безденежных обладают таким редким качеством, как способность по-новому взглянуть на, казалось бы, полностью знакомые вещи — увидеть в привычной «среде обитания» приметы самостоятельной жизни, подчиняющейся собственным законам. Ярким примером подобного поэтического «остранения» может служить стихотворение, которое так и называется — «Город». Его зачин («Я родился в этом городе, где / мосты держат реки в узде, / но они — одна в другую — / впиваются на песчаной губе, / выплескиваясь поцелуем») перекликается с известными строчками Иосифа Бродского, давно ставшими «визитной карточкой» петербургского текста русской литературы: «Я родился и вырос в балтийских болотах, подле / серых цинковых волн, всегда набегавших по две…» Но эти «неоклассические» мотивы — подновленные, впрочем, грубоватой эротической образностью — сменяются затем смелыми уподоблениями, опирающимися на тождество «микрокосма» (черт человеческого лица) и «макрокосма» (реальной топографии Нижнего Новгорода): «Где на червивой горе / кремль зубастый / смотрит на игрища рек дуплами башен…» В них уже явственно просматривается влияние футуристической поэтики, активно эксплуатировавшей аналогичные метафоры (достаточно сослаться на тексты раннего Маяковского, в которых есть и «небритые щеки площадей», и «взмыленные шеи» мчащихся рек, и заломленные «руки» железных мостов). Не нужно, однако, думать, что в «Городе» Безденежных работают лишь отлаженные механизмы прежних традиций. Несомненный талант автора позволяет ему извлекать поэтический эффект из «презренной» прозы самых низменных будней. Кто бы мог, например, представить, что жаргонное выражение «забить стрелку» можно столь изящно «вплести» в художественную ткань лирического стихотворения: «Где овраги, как шрамы, / город перерубили, / где портовые краны / скопом Стрелку забили, / где заволжские дали / туманны и величавы / и где с неба кидаются / крики чаек…»

Концовка «Города» напоминает прощальный парад всех предшествующих приемов. Его открывает уже знакомая аллюзия на стихи Бродского, дополненная раблезианскими сценами нижегородского уличного быта: «Где встречаются подле / памятника из меди / по обычаю плотно, / порой на вынос…» Благодаря чрезвычайной «спрессованности» этого образного ряда (как сказал бы Тынянов, его «тесноте»), «памятник из меди» не может не вызвать устойчивой ассоциации с еще одним символом петербургского текста — «Медным всадником» Пушкина. Утонченная авторская ирония устанавливает, таким образом, пародийное равенство двух скульптурных композиций: монумента Петру Великому работы Фальконе и памятника Максиму Горькому на набережной Феодоровского. Эта неожиданная «связка» усиливается, с одной стороны, добавочным сходством (и Петр, и Горький дали свое имя целому городу), а с другой — подчеркивается резким контрастом (если Медный Всадник на площади Декабристов давно стал суровым воплощением враждебной человеку государственности, то «сидячий» памятник «буревестнику» революции, наоборот, «одомашнен» многочисленными компаниями, любящими совершать там несанкционированные возлияния).

Последние четыре строчки стихотворного «Города» снова возвращают нас к излюбленным художественным средствам русского поэтического авангарда. Рисуя предутренний путь лирического героя, автор использует намеренно сниженную «физиологическую» метафору: «…тело привычно куда-то едет, / и, влипая в потный рассвета вырез, / понимаешь внезапно с улыбкой вялой, / что весь город вполз под одно одеяло» (как здесь не вспомнить эпатирующие стихи Давида Бурлюка из «Первого журнала русских футуристов»: «Ты нюхал облака потливую подмышку…»). Кому-то такое вторжение нерафинированной телесности может показаться предосудительным, нарушающим правила хорошего лирического тона, но в действительности именно оно создает ту разницу «потенциалов», которая обеспечивает ощутимый «разряд» эстетического удовольствия.

С ним, кстати, жители нашего города никогда не должны испытывать проблем. Не верите? Вот вам тогда рецепт от героя этих заметок: «Волга — большая река, но Ока, / говорят, старше и, видно, мутней. / Выйди на гору ночью — / цвета топленого молока / волны несет прочь и / чуточку страшно, / может, из-за огней / города, пышущих кучей угля, / над ней — / звездная пустота. / Невольно выдохнешь: / — Ух ты, б.., / экая красота!»

И в самом деле, что еще остается?..

Алексей Коровашко