09-08-24

Общество

Эдуард ЛИМОНОВ: «Я въедливый, занудливый, честный тип»

Мы сидим с Эдуардом Лимоновым и пьем пиво. Пока ещё мы не знаем, что альтернативное помещение для «прессухи» будет найдено — он принимает журналистов в баре. Лимонов, вышедший из низов, похож на европейского интеллектуала. У него изящные руки и жесты, интеллигентная речь и — очень живые глаза, в которых искренний интерес и доброжелательность по отношению к собеседнику. Он говорит, что нет пророка в своем Отечестве, что литература — дело кровавое, и он знает, что говорит.

 

— Вот говорят, что вы приехали в Нижегородскую область, на свою родину, впервые с 1996 года, чтобы представить свою новую книгу стихов. Однако трудно поверить, чтобы человек с такой ярко выраженной политической позицией ездил по стране исключительно по литературным делам.

— Стихи очень важны. Когда-то подростком я баловался стихами. Однако 20-летний опыт жизни на Западе почти изжил эту привычку. Поэтому новая книга стихов «Мальчик, беги!» стала событием и для самого автора. Но вы правы. Мы приехали сюда, потому что готовимся к президентской кампании. Ведем пристрелку. Прощупываем почву. Конечно, мне могут возразить, что, мол, мало, рано за три года начинать. Я же считаю, что сегодня очень важно убедить прежде всего моих коллег по оппозиции, что я смог бы выступить от оппозиции единым кандидатом. Оппозиция крайне бездарно провалила кампанию-2007, и позже — они не могут договориться, выставить единого представителя — будь-то бывший премьер-министр или чемпион мира по шахматам…

— Вы считаете, что вас допустят до выборов?

— Мы тут с экспертами пришли к выводу, что моя регистрация на выборах не так уж и невозможна.

— Кризис, безусловно, — благоприятное время для радикального политика активизировать свою политическую деятельность…

— Экономический кризис, вообще говоря, не является основным или даже единственным, и вообще каким-то условием для политической деятельности. Кризис тут ни при чем. Честно говоря, никто с осени прошлого года не может сказать, что такое кризис. И я не могу. Есть два прогноза на ход этого кризиса. Оптимистический заключается в том, что к концу будущего года у нашей страны кончатся деньги. Пессимистический — что они кончатся к концу этого года.

— Сергей Довлатов писал о вас еще в конце восьмидесятых, что Лимонов вечно не согласен просто потому, что он человек такой. Это какие-то личностные качества. В вашем несогласии чего все-таки больше: продуманной позиции или действительно личностных характеристик?

— Я полагаю, что я — просто честный, въедливый, занудный тип. Сергей Довлатов со своей стороны достаточно хорошо уживался с тем миром, в который попал. Он стал успешным главредом газеты «Новый американец», зависел от определенных денег, никогда там не напечатал интервью со мной, потому что боялся. Он — конформист. Я же был таким, каков я есть, уже в возрасте пяти-десяти лет, так как человек рождается с определенным типажом.

— Однако же Довлатов хотел сделать вам комплимент: хорошо, что есть такой человек, который не боится говорить, что думает. Пусть эта правда и ничего не принесет ему, кроме проблем, а то и горя.

— Он и сам, может быть, хотел быть независимым…

— Вы общались с кругом французских интеллектуалов, среди которых — один из наиболее нами любимых писателей Мишель Уэльбек…

— Я его плохо помню. Да, мы вместе работали для парижской газеты. Он был одним из младших сотрудников. Писал в основном о театре. Там была масса людей, которые сейчас стали крупнейшим созвездием имен французской литературы: Патрик Бессон, Марк Эдуард Над, Шарль Дансиг, Марко Бортес… Так что Уэльбека я тогда мало замечал.

— Это ведь было не просто общественно-политической издание?

— Нет, у нас был этакий студенческий журнал, восьмиполосный, в размер наших классических «Известий». Когда я стал делать «Лимонку», я скопировал, как образец, эту газету.

— Вас причисляют к новой волне современных художников, которые не стараются работать над словом, а говорить от первого лица и как можно более эмоционально. Трудно представить, говорит он, что у Лимонова черновики есть, наверное, их и вовсе нет…

— Я работаю так, как Бог на душу положит. Долгое время я не очень-то понимал, что делаю, а сейчас уже просто работаю. Часто мне кажется, что я вообще, как две капли воды, похож на всех классических русских писателей. Отличие только во времени, языке, типажах. Я сидел в тюрьме, и у меня одновременно вышло несколько книг, вроде как «Записки из мертвого дома»… Потом я написал две книги эссе, и там я такой нравоучительный, как Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Если вменять мне в вину, что я пишу только автобиографии… Я написал и книги, которые не являются автобиографическими, которые я просто придумал, например, «Палач… Я романов не пишу с 1990 года. Пишу эссе, книги-воспоминания, философскую прозу. Первые мои 12 книг были похожи на классические — на романы, а все остальные 35 (на сегодняшний день я — автор 47 книг) вовсе не могут быть отнесены даже к какому-то определенному жанру.

— Писали, что ваши отношения с коллегами по цеху тоже не были ординарными. Например, якобы вы дрались с Венедиктом Ерофеевым.

— С Веничкой я не дрался. А вот с Владимиром Губановым дрался, дал ему бутылкой по голове, и это известно из истории литературы. Я вступился за честь моего приятеля художника Игоря Ворошилова… Все они уже умерли. Еще один раз я дал по голове бутылкой из-под шампанского одному английскому писателю Полу Брейли. Это было в Будапеште, в конце восьмидесятых, в холле отеля «Хилтон». Он там что-то сказал о России, а это процитировала лондонская «Таймс». Пришлось ему врезать. На меня сразу навалились все, кто там был, и лишь один американский писатель техасского такого вида ринулся меня защищать. Получается, что восточно-­европейцы на меня напали, а имперский человек, американец, защитил.

— Как вы относитесь к идее экранизации ваших книг? Были сделаны какие-то попытки?

— «Русское» сняли, когда я сидел. Предложения снять появляются время от времени. Вот модная режиссер Германика пришла ко мне и хотела получить права, ее продюсеры обращались. Но пока мы пытались разговаривать об этом, разразился кризис. И олигарх, который давал деньги на это кино, стал ужасно скупым и жадным, начал торговаться. Так ничего и не получилось из этой истории. Многие признаются, что муза Лимонова очень кинематографична… Обращались ко мне Карен Шахназаров, Владимир Бортко, кто-то еще. Мне показалось, что эти ребята не врубаются. До денег даже не дошло, у меня не было никакого желания с ними общаться. Так что снято только «Русское».

— Вы довольны картиной?

— Автор редко бывает удовлетворен. Актер, который сыграл меня, — это упрощенное видение Лимонова.

— И все же — кого бы вы хотели видеть в режиссерском кресле? Кого — в кадре?

— Я плохо знаю сегодняшних режиссеров и актеров. Вот думаю, что Германика могла бы снять, она такая сумасшедшая! Меня громкие фамилии не впечатляют, я не смотрю на них, как на иконы. А ее фильм мне понравился, я увидел его еще за полгода до того, как он вышел на экраны.

— Вот Уэльбек сам с увлечением занимается экранизацией своих книг…

— Уэльбеку делать нечего! А я занимаюсь политикой, поэтому мне некогда снимать фильмы. Я вообще не люблю кино.

— У вас есть возможность высказываться по телевизору?

— Меня давным-давно никуда не приглашают. Пожалуй, только в прокуратуру, в отделение милиции. Я считаю, что это нормально. На последнем задержании 31 июля ОМОНовцы спросили меня: чего они вас так боятся? Для меня это высшая похвала.