09-10-12
Культурный слой
Почти питерская группа
История группы «Чертополох БэндЪ» чем-то схожа с биографиями классических питерских рок-групп. Один человек, в данном случае — Александр Мочалов, — сочиняет песни и группирует вокруг себя людей, которые любят его песни и не прочь подыграть ему. Мочалов не прочь себя мифологизировать — подписывает свои письма «Иван Иван», кроме того, именует себя Эдлером, а когда я прошу его объяснить, что такое «Эдлер», говорит, что сам не знает. В самих песнях «питерскость» тоже разлита половодьем — много стеба, много иронии. А звук на альбомах по-хорошему бардачен.
— «Чертополох БэндЪ» — это явление, которое мы сами до конца понять не можем, — сообщает Мочалов в преамбуле нашей беседы. — Все создавалось стихийно, но более или менее сформировалось, когда мы познакомились с Олегом Канаковым, который стал нашим басистом, затем — гитаристом. 22 июня 2000 года определился работоспособный «костяк» — флейтистка Анна Осипова, Канаков и я. Кстати, Олег Сакмаров (экс-участник «Аквариума». — Прим. авт.) тоже как-то обронил, что ощущает в нас нечто питерское. И растроган свободной творческой обстановкой, с которой всегда сталкивается в Нижнем.
— Что такое питерские ощущения? Дождь, нет денег и на концерты все проходят на халяву?
— И халява, и музыкальный бардак. Однажды Сакмаров приехал играть с нами совместный концерт, причем появился, когда мы уже были на сцене. Поднялся к нам, и мы замутили психоделический сейшн. Олег поприветствовал меня словами: «Здравствуй, ты играешь, как Саша Ляпин» (экс-гитарист «Аквариума». — Прим. авт.). Я, незаслуженно польщенный, ответил: «А ты — как Олег Сакмаров». С тех пор мы сыграли немало совместных концертов, сдружились семьями.
Я знаю невский камень, знаю золото Москвы,
Не чужд мне дерзкий пламень
Поэтической мечты…
— Наверное, таких адептов питерского рока золотой рок-н-ролльной поры сегодня в Нижнем больше не осталось. Трудно нести это знамя?
— Если говорить о каких-то специфических тусовках — рок-н-ролльных, альтернативных, андеграундных, хипповых, бардовских, — то ни в одну из этих ниш мы так и не вписались. Отчасти осознанно. Любое такое общество требует от своих участников определенного творческого растворения в нем, у них свои «понты», свои шутки, свои небожители. От этого очень быстро начинают закисать мысли. Наверное, боимся сектантства. Мы сами себе тоталитарная секта! Если уж не нашли ниши, в которую могли бы вписаться, создаем творческое пространство вокруг себя. Это дает достаточно свободы. С другой стороны, у нас много друзей-музыкантов, как в Нижнем, так и за его пределами.
— Еще известен факт, что вы подарили свои записи Гребенщикову. И через некоторое время вы виделись с ним в Питере. Наверное, спрашивали, понравились ли ему ваши песни?
— Мы ему подарили два диска — попрофессиональней и посамодеятельней. Ему больше понравился второй. А говорили мы тогда на всякие абстрактные темы — о тенденциях времени, о шестидесятых. Он утверждал, что нам необходимо перебираться в Питер, что городу нужно переливание крови, иначе творческая тусовка задохнется в собственном соку. Тогда было ощущение, что побеседовали продуктивно и интересно.
— А к тебе — как к мэтру — подходят начинающие рокеры?
— Я — рокер начинающий. Но по сравнению с Бобом Диланом БГ — тоже новичок. Мне смешно считать себя мэтром. А потом — что мы можем советовать? У каждого свои мотивации, свои обстоятельства. То, что работает на нас, может не сработать на других. Сейчас я вряд ли пошел бы к какому-нибудь гранду от музыки дарить свои диски. Хорошо, если понравится. А если нет? Человек оказывается в неудобном положении. Тогда у нас тоже не было цели навязать себя Борису Гребенщикову. Просто встретились и пообщались.
— Какие были этапы в развитии «Чертополоха»?
— В первые два года мы практически жили друг у друга, при этом искали удобные для нас формы самовыражения. В итоге у нас выработалось свое чувство юмора, свои критерии — не только музыкальные, но и жизненные. Мы пришли к выводу, что лучший способ изложить наше мировоззрение на контрастах — пафос и стеб, лирика и цинизм, простота и вычурность. Ирония сквозит почти во всем. Главное — иронию не превратить в юмор, ведь юмор — это что-то массово-развлекательное. Поэтому вся власть абсурду! Нам понадобились экспериментальные инструменты для звукоизвлечения. Например, газовая колонка, кофемолка или даже валенки. Всю эту утварь мы волокли с собой на концерты. Наконец в 2002 году в «Чертополох» пришел басист Алексей Максимов (Кай). Важный этап. В сущности, после того как Анька выпала из группы на три года, а Канаков перебрался в Москву, мы и являем вдвоем с Каем основной состав. Кай делает все, что не касается написания материала. Вплоть до того, что подсказывает тексты и аккорды моих песен на концертах.
Я воспеваю сам себя, я сам себе Буденный.
У Лукоморья стоит дуб, в свою красу влюбленный.
По небу едет самокат, за самокатом — сани,
И снизу город-Ленинград, а дальше фински бани…
— У «Чертополоха» несколько альбомов. Какой, по-твоему, самый знаковый?
— На альбоме пятилетней давности «В верблюде!» мы планировали передать живое звучание группы, каким оно тогда было, то есть дух разгильдяйства шестидесятых. Он этим мне до сих пор нравится. Сейчас мы записываемся опять. Рабочее название «Паровозом по лицу». Это альбом-коллаж. Берем известные нам явления и складываем их по своему усмотрению. Всегда есть, над чем постебаться и чем восхититься. Он будет жестче — больше клавиш, электроники. Хочется отточить свой язык, чтобы максимально точно выражать вещи, которые не очень-то поддаются вербальному изложению. Для этого и придумано творчество. К тому же, не всегда музыка является выразителем определенного состояния сознания. Иногда само состояние и достигается в процессе игры.
Если уж мы не нашли ниши, в которую могли бы вписаться, то создаем творческое пространство вокруг себя. Это дает достаточно свободы
— Когда ты начал заниматься музыкой? Это было еще в школе, насколько я слышал…
— В раннем детстве играл в музыкантов и заигрался. Лет в семь-восемь я писал политические песни. Что-то про гражданскую войну было, про Троцкого и белое движение. Послания человечеству — про опасность экологической катастрофы, например. Так что социальностью и пафосом я переболел еще в детстве. Во втором классе начал подбивать одноклассников создавать группу, занимался просветительской деятельностью — ставил всем The Beatles, Yes, пока… окончательно их не запугал (смеется). Школьная группа называлась «Полет». Мы даже альбомы записывали — на два магнитофона с наложением звука. Потом меня перевели в вечернюю школу, там тоже примкнул к самодеятельности. Очень скоро, блистая незаконченным музыкальным образованием, я установил свой порядок, и группа стала играть мои песни. Мои и еще Максима Цицерова. Вот с ним-то мы и начали организовывать то, что стало «Чертополохом».
— Я слышал, что вы собирались писать саундтрек к фильму. Что из этого вышло?
— Сериал назывался «Берегите Любовь!». Был приглашен московский режиссер Юрий Сорокин. Сюжет, по-моему, придумывался по ходу съемок. Мы играли уличных музыкантов — под свою фонограмму дергали струны и били в бубны на Свердловке возле банка. Из фильма не вышло ничего, режиссер с продюсерами что-то не поделили. Во время съемок познакомились с Константином Тридубским, чей отец был одним авторов этого фильма. Костя стал играть у нас на басу. Правда, вскоре он потерял свой инструмент, и его карьера басиста на этом закончилась. Ныне он наш перкуссионист, а также муж нашей Аньки. Весной этого года у них родился второй ребенок, и Анька опять взяла временный отпуск. Костик же на радостях взялся за саксофон. Отпуск у Аньки толком не выходит — слишком сильна тяга к музыке. И вместо Аньки с флейтой на сцене стала Анька с младенцем и флейтой.
Музы мешают
Со мной случилась неземная хворь —
Мне перестали нравиться напитки.
Моя душа претерпевает пытки,
Тупея в созерцании ясных зорь.
Там бродит дева меж цветов
С лицом, исполненным томленья.
К чертям все это умиленье —
Я Александр Мочалов!
— У тебя есть песня, которая называется «Александр Мочалов». Это что, нарциссизм?
— В характере персонажа, от лица которого написана песня, нарциссизм, конечно, присутствует. И ирония тоже. Эта вещь сымпровизировалась на репетиции вместе с текстом. Эксперимент оправдался — подобное самолюбование почему-то всем понравилось. «Эгофутуризм» Игоря Северянина тоже был успешным (смеется).
— В твоих песнях часто затрагиваются социальные темы? Это связано с какой-то принципиальной позицией?
— Специально социальных песен я не пишу. Я люблю создавать коллажи из образов, среди них попадаются и социальные. Эффективно работать на контрастах, а если в текст попадает что-то злободневное, то оно должно опровергаться чем-то отвлеченным. Художник всегда под давлением социума. В разные эпохи оно меняется. В советские времена — политическая идеология, сейчас — рыночная. Лучше на них просто не «вестись». Правда, в жестких условиях неизбежно возникает столкновение…
— Какова самая необычная площадка, на которой выступал «Чертополох»?
— Вспоминается спонтанная гастроль в город Глазов. Я не подозревал о существовании такого города, пока не позвонил Канаков с вопросом — «Поедем в Глазов?» Через час сели в поезд. Через двенадцать часов был концерт. Город оказался мистический — там все не так, как везде. Памятник Павлику Морозову со свернутой шеей, памятник Максиму Горькому с лицом Фридриха Ницше, переделанный из памятника Сталину. Еще памятник глазовской водке в виде исполинской бутылки.
— Я у всех местных музыкантов интересуюсь — уютно ли творить в Нижнем?
— Творить уютно везде, где тебе не мешают. В Нижнем у нас сложилась своя аудитория, своя тусовка, внутри которой очень хорошо и уютно, но это опасное чувство. Можно закиснуть и потерять стимул к развитию. Аура в Нижнем ярмарочная. Хотелось бы ее перекрасить.
— Проживают ли здесь музы?
— С музами здесь порядок, порою даже творить мешают. Когда вдохновляющих факторов так много, сознание уже не в силах их вместить. А можно так увлечься процессом получения вдохновения настолько, что забываешь о самом творчестве. Главное — не перебарщивать. А то не заметишь, как в процессе погонь за музами сопьешься, скуришься или еще чего. Хотя соблазнов слишком много…
Вадим Демидов