09-11-09
Культурный слой
Лето для пролетариата
Инесса Сафронова. «Хлеб для пролетариата», 1989
Инесса Сафронова. «Мелодия Глюка», 1985
«Я устал от двадцатого века,
От его окровавленных рек,
И не надо мне прав человека.
Я давно уже не человек».
Владимир Соколов
Не видеть, не слышать, не знать — это желание возникает иногда у многих людей. От бессилия изменить что-то в жизни. И тогда люди уходят. Или убегают. Наркотики, пьянство — не отсюда ли? У этих явлений, как известно, социальные корни. Творческие люди порой ищут другой выход.
Любители изобразительного искусства старшего поколения помнят крупномасштабную региональную выставку «Большая Волга», которая проходила в Горьком.
Тогда среди фаворитов был художник из Ульяновска Виктор Сафронов с большим тематическим полотном на тему Великой Отечественной Войны. Теперь это мастер, народный художник России.
«Папе — 78-й год, он и сейчас пишет картины. Всегда берет «тяжелые» темы. Войну показывает так, что страшно становится, хочется плакать», — рассказывает его дочь Инесса Сафронова. Наш разговор состоялся в Центральном выставочном зале на ее персональной выставке, приуроченной к 25-летнему юбилею ее творческой деятельности.
Разговор про отца не случаен. Инесса считает его своим главным главным учителем. И еще — народного художника России Алексея Варламова, ученицей которого она была в Горьковском художественном училище.
В начале своей творческой биографии Инесса была почти полностью под влиянием художественной манеры отца. Многие даже путали авторство ее картин. В «Хлебе для пролетариата» это влияние явно прослеживается. Но, по признанию самой художницы, ей не хватает отцовской энергетики.
Однако дело не только в этом.
— В конце восьмидесятых, — вы помните это время? — вдруг как будто пахнуло другим воздухом. Появилось другое ощущение жизни. Я тогда во всех нищих, а их появилось очень много, видела страдальцев. Всех было жалко. Сейчас — нет. Не жалко. Вижу, что для многих из них нищенство стало профессией. Знаю одну бабульку, которая с девяностых годов «страдает» на разных «точках» города. Ее амплуа — «погорельцы». Не хочу писать о страданиях. Хочу красоту видеть. Я устала от житейских проблем. Хочу радости в жизни. Нас, художников, конечно, можно упрекнуть в «красивости», в излишней созерцательности. Но тянет к светлому. Вот девчонки мои…
«Девчонка», на самом деле, одна. Дочь художницы — Оля. Ее изображение на всех полотнах. Вот она — совсем ребенок, здесь — подросток, а теперь — красотка с роскошным обнаженным телом.
— Многих удивляет мой интерес к «обнаженочкам». А у меня модель есть. Имею право своего ребенка рисовать, и на то есть ее согласие. Рисую ее с пеленок. Главная моя натура — и она без комплексов.
Вот так художники «убегают» от тяжелых времен. В счастливые глаза ребенка, в красоту цветущих лугов, живую прелесть простых, понятных деревенских вещей: корзин, кринок с душистыми полевыми цветами.
Все это есть на множестве натюрмортов и пейзажей, которыми заполнены почти все залы Выставочного комплекса. Создается впечатление, что Инесса Сафронова — счастливый человек. Так это или всего лишь иллюзия?
И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной…
Срок настанет — Господь сына блудного спросит:
«Был ли счастлив ты в жизни земной?»
И забуду я все. Вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав.
И от сладостных слов не успею ответить,
К милосердным коленям припав.
Так понял свое счастье Иван Бунин.
Так пыталась обрести счастье на выставке и я.
Альбина Гладышева
точка зрения
У Инессы Сафроновой свое видение мира — женское, материнское, светлое. Как положительный контраст дождливой хмари за окошком. В свете общего впечатления от выставки даже висящие в начале экспозиции идеальные пейзажи и натюрморты все равно уже смотрятся как этюды к будущим жанровым полотнам.
Несколько работ Сафроновой словно явились ответом на мой отчаянный призыв к художественному сообществу не отказываться от своих картин 70-х и 80-х с якобы «идеологическим» подтекстом. Если бы человечество благонамеренно подчистило ластиком историю, вымарав татарское иго, Варфоломеевскую ночь, Наполеона с Гитлером, то оно на поверку осталось бы с бездушными гаджетами Гейтса и фальшивой улыбкой Шварценеггера во весь экран. Невольные ошибки неравнозначны сознательной подлости, и я благодарен автору за смелость, с которой она выставила в первом же зале «Хлеб для пролетариата». Недавно известный тележурналист Сергей Чуянов очень точно сконцентрировал витавшее недоумение, что, к сожалению, нет ни одной картины, о которой хотелось поспорить. Здесь — пожалуйста.
«Мелодия Глюка». Непросто говорить о таком непростом предмете, как блокада. С технической точки зрения, мне все понравилось абсолютно. И двухплановая композиция, и печка-буржуйка, растапливаемая нотами, и трогательная и беззащитная фигура девочки с флейтой у губ, и задний трагический вид с одеяльным саваном на санках. Все вроде наличествует. Но не хватает какой-то пронзительности, отрешенной трагичности, априори деструктивной на фоне общего оптимизма. Я понимаю, что именно безграничный лиризм всей выставки и вызвал ту эйфорию восхищения у зрителей, но трагическая тема требует и трагического воплощения.
Но это, наверное, единственный диссонанс во всей яркой и сочной палитре, где сюжетно доминируют лето, лиственные просторы, тишина и умиротворение, то есть то, чего так не хватает городскому задерганному жителю, каждые летние выходные рвущемуся на природу — прочь из душной и негармоничной во всех отношениях среды. И самое смешное, для того чтобы вернуться обратно. А лучше бы вообще убежать в детство.
Центральный акцент, как мне показалось, на картинне «Утро нового года и мой ангел». Поражают размеры холста, безусловная красота обнаженного женского тела и одновременно какой-то стандартный пафос: девушки, скрипка, ангельские крылья. Еще Гейне говорил, что необязательно ухабистую дорогу изображать ухабистыми стихами. Я про то, что лобовые посылы — не всегда благодатная стезя для творца. Ведь «работают» же такие картины Сафроновой, как «Бобыль», «Бабка Шура», «Радость весны» и «Когда просто хорошо».
Казалось бы, простой сюжет: старый человек вернулся из леса и, сидя на завалинке, чистит грибы. Но сколько пронзительности в узловатых, трудовых руках, в сгорбленности от прожитых лет и потерь, в притушенном и вместе с тем по-детски светлом взгляде. Здесь все работает. Включая композицию, где фигура человека словно втиснута в темный угол — это теперь его мир. А дальше будет еще более тесная домовина, ведь жизнь-то прожита, она вся там — за углом, в буйстве красок лета и молодости. Но мы еще пока живы и назло годам и бедам готовим запасы впрок. А значит, по крайней мере еще одна зима впереди.
Сергей Плотицын