№25 (1583), 15.03.2010

Культурный слой

«Лучше жить в тесноте, коленями к подбородку»

Евгения Риц

Родилась в 1977 году в Нижнем Новгороде.

Окончила филологический факультет Нижегородского государственного педагогического университета им. М. Горького. Кандидат философских наук.

Постоянный участник литературно-художественного Интернет-сообщества «Полутона».

Книги стихов — «Возвращаясь к лёгкости» (М., О. Г. И., 2005) и «Город большой. Голова болит» (М., Арго-РИСК, Книжное обозрение, 2007; награждена дипломом «Лучшие книги года» в рамках премии «Московский счёт-2008»).

Стихи переводились на английский и украинский языки.

 

***

Храни нас, некрасивых и немолодых,

В твоих ладонях узловатых

И некрасивых, и немолодых.

Куда мы денемся на запятых

Из виноватых?

 

На небе — точки, точки и тире,

В воздушном тире,

В праздничном припадке.

Всё плотное, как водится, тебе,

А нам — осадки.

 

Оса и шмель, и прочая трава –

Что там ещё томится в арсенале?

Храни нас, как предметы и слова,

Под именами.

 

***

Кто мой любимый? Никто, никто.

Мой любимый песок и порох,

и прочее нет суда.

Над восточными городами восходит то,

Что само по сути восточные города.

Потому что когда поднимаешься над землёй

По старинной башне, и круглые купола,

Только это и будешь вспоминать зимой,

А до этого как жила.

Мы, наверное, тоже бы здесь могли

Постепенно, как восточные города.

Ты выходишь за край пространства, как будто за край земли,

Потому что пространство —

это и запахи, и вода.

 

***

У всех этих мальчиков у бассейна

Такие тонкие кисти ног,

И пока всё, что посеяно,

Собирает Бог,

Они пишут по плиткам и по газону,

И брызги, и жёлто-зелёный свет;

И так здесь все четыре сезона,

Не исключая пятый, которого нет.

Если я когда-нибудь в жизни буду

Жить у большой воды,

Забери меня отовсюду,

Собирая меня повсюду,

Незаметную, как следы.

 

***

Написала бы ты мне хоть что-нибудь,

Хоть какую траву или ртуть,

Потому что мне её греть,

Мне её говорить,

Мимо самого рта спугнуть.

Поле брани, нива шёпота или какой молвы,

И какие ещё хлеба!

Так мы ехали. Мимо окон глазели лбы,

И рука, стирающая со лба

Не испарину, но какой-то внешний, не влажный, след,

Так старалась, как нету других услад,

Ни других обид,

Только этот сад,

Этот стандартный вид.

 

***

Историк читает новейшее время,

Дрожащие стёкла в твердеющей раме.

Ты выйдешь на улицу. Выдохнешь. Время

Останется. Ты не останешься. А под ногами

Октябрь, девяносто четвёртый и пятый.

Мычит МММ, дребезжит M&M’s;

Уже не отечества дым сладковатый

И мокрые листья срываются с мест.

 

***

Плоские персики. Кто их слегка придавил?

Неуместные груши в неюжных садах.

И насколько хватает терпенья и сил –

Всюду прах,

Порошок, застарелая свежая пыль;

И насколько хватает, к глазам

подступает печаль,

Так что если ты был,

То, наверно, лежал

Жёлтым брусом на белых плечах.

 

На страницах журналов чужих —

фотографии из отпусков,

Над брусчаткой сплетаются листья,

и жёлтый песок.

Кто кого отпустил

Жёлтым скрипом досок?

У желанных и бедных иной выдаётся досуг,

Опускается лист на настил.

 

***

Что поделаешь: человек живой,

Он потеет, дышит, и у него

Проступает пламя вокруг него,

А эфирное вещество

Незаметным дымом вьётся над головой.

На чужом лице выступает свет,

На родном лице проступает смерть,

Скоро день наступит,

А скоро — нет.

Золотые сады распускаются

из последних сил,

Городские яблоки пахнут речной водой.

Затянулся месяц. В парке лодки

и водный велосипед;

Наступает время на задоринки и сучки,

Так что колет одна хвоинка в одном носке.

На ночной беседке виснут гроздья

таких бесед,

Что с утра растают на языке.

 

***

Это кто-то плывёт в атмосфере,

Или здесь такая влажная,

душная атмосфера,

Что росток цепляется за сухую ветвь,

И они начинают петь,

И они начинают пить в глубину земли

И дышать глубину земли.

 

Это пляжники и грибники,

И у каждого ответвляется от руки,

Дышит пригород, ласковый, как ребёнок

У городской груди.

 

***

А полные и медленные люди

Идут красиво, словно элефанты,

Такие отличимые в толпе.

Их огибает лёгкое пространство,

Старательно и бережно касаясь.

Сравнительная дальность расстояний

Выходит за окраину зрачка.

Когда бы я была твоей царицей,

Вся воплоти и плоти за границей,

То я бы так же вдумчиво дышала,

С одной рукой, застывшей, как держава,

С пакетом, в такт качающимся справа.

А воздух из холодных белых прядей

Качает всех, не глядя, кто велик,

И в небесах колышется язык,

Торжественный, как на параде.

 

***

Внутренний виноград выходит

бродить по коже.

Одни этажи со смеху закатываются

под ноги,

Другие — смеются над головой.

Они были так похожи,

Что в конечном итоге

Стали не тобой и мной,

А животом и спиной,

Плоскими, одинаковыми до дрожи,

До боли, ноющей, скрежещущей, не зубной.

И пока один расцветает в себя от страха,

Другой — не более, чем соломина,

выстилающая гнездо.

Да и вообще — не стоило врать,

нужно было остаться

До утра, до сумерек, вообще до

Всего, что будет, всего, что будит,

Что гудит и бухает в гулкий ушной барабан.

Надо было остаться и посмотреть,

как люди

Выходят на улицу, и среди них — ты сам.

 

Семимильная речь покатывается под сапогами —

Это полузимний-полуосенний гравий,

Ещё не успевший покрыться льдом.

Не вполне ясно, как отличить тех,

кто в своём праве

От тех же уже не в своём.

Как различить существо в одежде

И существо под одеждой,

Но ещё запутанное в своих и чужих речах?

Прежде

Всего следует вслушаться,

как в плечевом суставе

Дёргается рычаг;

 

А потом вдруг увидеть улицу —

всю за границей взгляда,

Услышать молчание —

всё за границей рта,

И понять, что этому уже ничего не надо,

А тот — уже та—

Ющая поверхность,

Блики, сполохи, сплошные слепые пятна,

Негородская уже черта.

 

***

Невидимые глазу существа

Бегут по краю света,

Как по краю глаза.

И это тоже жизнь, хотя едва-едва

И вся не сразу.

Неслышимые воздуху слова

Цветут с той стороны

Картонной черепной коробки,

А время разрывает нас на тряпки,

Как старые рубахи и штаны.

Заштопан стыд, а что ему стыдиться,

Когда он весь вовне, а совесть вся внутри?

И вот ты снова гол, как птица

С прозрачным оперением. Смотри,

Как внешний мир повсюду наступает,

Переступает на окно с окна,

Как полукружья световой рекламы,

И тоже весь снаружи, как она.

 

***

Малокровный Север, полнокровный Юг

Каждое лето встречаются как-то вдруг —

Нервный тик, горячечный алый стук —

Пациент внушает не беспокойство,

Внушает стыд.

 

Так просты слова на кончике языка,

Точно мятная карамель,

Но распробуй лучше — она горька,

Сахарный колер, пищевой кармин,

Родина с севера до лобка.

 

Дорогое небо, пожалуйста, сделай так,

А земля дешёвая, как батон.

Золотая временная орда, хамский её сарай.

Это завязь, а это уже бутон

Распускается через край.

 

***

Так гудят переростки в вечерней школе,

Пролетарский рай, густое синее время.

И действительно, казалось бы, нам доколе

Вспоминать на одном языке с этими

или теми?

Треугольное молоко, крышечки и медали,

Лучше жить в тесноте, коленями

к подбородку.

Те, которые били сверху свою чечётку,

Тоже местами были и временами стали

 

***

Дальней комнаты ближний свет –

Невнимательный, серый, пыльный;

Погляди на свет –

Он как будто и неподдельный,

Он как будто вода в глазах;

Угол зренья дрожит в слезах.

Отпусти усталость на свет, как пух,

Полетит, как пух, но такая вата.

Ничего такого не скажешь вслух,

Но опять окажешься виновата,

Точно крайняя

Плоть, зажатая между двух

Огней и одного набата.