10-06-15

Культурный слой

Пионер гипнотрансрока

Primavera blues — одна из самых медленных групп в Нижнем. Существует лет семь, и до сих пор нет альбома. Хотя если судить по тем вещам, что я слышал, — потенциал есть. В их музыке слилась любовь к старому року, например, к Led Zeppelin, с веяниями новых времен, когда в умах музыкантов бродит призрак «альтернативы». Сегодня в группе три участника — Александр «Санчес» Шинкоренко (гитара, вокал), Дмит­рий «Снег» Ведеев (бас) и Василий Данилов (программинг). Искать свою аудиторию группа Primavera blues начала во времена, когда еще был жив клуб «Джем Престиж», — там музыканты играли каверы Хэндрикса, Мориссона, Radiohead и тех же «цеппелинов». И стали появляться поклонники. Еще бы чуть-чуть и… Но тут группа пропала со всех радаров. «Почему?» — спрашиваю у лидера группы Санчеса.

— Да, было куда расти, развиваться, но в какой-то момент я осознал, что мне нужно сосредоточиться именно на своем творчестве и… спрятался. Спрятался от тусовки, от надвигающегося самопафоса, тем более взращиваемого окружающими. Спрятался и начал учиться писать песни.

«Распад — это отдых»

— Чем страшна была тусовка?

— Мы тогда достаточно часто выступали, после концертов начинались обязательные «встречи со зрителями». Мне, конечно, было лестно слышать положительные отзывы о концерте, но за этим следовало непреодолимое желание выпить и подружиться. В результате таких людей становилось все больше, а меня — всё меньше, у меня катастрофически не хватало времени на себя, на творчество, на покой, который мне так необходим опять же для творчества. Поначалу я этого не понимал, просто ощущал, что что-то не так, а когда понял — спрятался, так как по натуре я человек отзывчивый на общение, даже если в конкретный момент оно меня тяготит.

— И перерыв пошел тебе на пользу?

— Тогда я сформулировал для себя одно из правил: самое главное — это хорошая песня, музыка, текст, а хорошей она становится не сразу, а только в процессе огранки, и это я не про аранжировку. Песня должна быть единственным словесно-музыкальным выражением главной ее идеи. Поэтому когда меня спрашивают, о чем та или иная моя песня, я говорю — слушай, там есть все. Процесс обучения длился около года, но сейчас за каждую свою песню я могу ответить. Далее был процесс группового оформления — на репетициях, концертах. В то же время о записи мечталось, конечно, но многие факторы, и финансовые в том числе, тормозили воплощение в жизнь этих мечт. Было несколько пробных сессий, которые опять же направлялись в первую очередь на поиск звука, попытку понять, как же это запечатлеть. Здесь тоже возникла сложность. Скажу без обиняков: сам я, как звукорежиссер, никакой, вся музыка у меня в голове, а объяснить это звукрежам очень трудно. По этим причинам до сих пор нет альбома, и пару раз мы даже переживали распад.

— Но не распались…

— Сегодняшний состав практически такой же. Распад для нас — это отдых, возможность чуть отстраниться друг от друга, чтобы потом опять собраться с новыми силами, идеями и эмоциями. Мы же молоды, горячи, и тем более нет еще друг перед другом каких-то серьезных обязательств, в этом, я считаю, наша свобода. И если раньше я распады тяжело переживал, то сейчас отношусь к этому практически спокойно. Самое главное у меня никто не отнимет: желание писать песни, а пока они пишутся, я их буду петь.

«Нижний красив и… опасен»

— Долго ли пишется песня?

— Надо вовремя уловить момент приема. Первый момент — обратить внимание на интересные образы, знаки, символы, которые подкидывает нам генератор случайных чисел под названием «жизнь». Иногда в моей голове просто возникают образы, словосочетания, строчки, которые потом становятся основой. Над этой основой я могу ломать голову очень долго, но принципиальный момент вдохновения никто не отменял. У меня есть некоторые технические приемы, которые я применяю для прихода этого вдохновения, однако вопрос в том, когда состоится передача, вне моей компетенции. Одна песня писалась несколько недель, но параллельно я не забываю и о других, что находятся в стадии разработки. Некоторые песни собираются по куплету из разных частей тетради, причем только потому, что иногда я пролистываю тетрадь в поисках удачных строк. Первые мои песни «Город» и «Отражение» стали для меня демо-версиями того, как я должен писать. До сих пор уверен, что мне их кто-то скинул сверху. Если бы не они, скорее всего, я не был бы сейчас тем, кто я есть. И если тот или те, кто мне эти песни скинул, читают наше интервью — спасибо им огромное, без шуток. В песне главное — идея, образ. Насколько он силен, настолько и песня будет мощной. Мне кажется, сейчас многие мэтры об этом забывают. Тем, кто однажды написал великую вещь, должно быть стыдно штамповать серость.

— О ком это ты?

— Про мэтров конкретизировать не буду, но скажем так: наши — почти все. Не умеют вовремя уйти, как, например, Led Zeppelin, которые так и остались для меня величайшей группой, потому что не оставили после себя ни одной самопародии. Главное — быть всегда честным перед самим собой и не делать того, что тебе уже надоело. Настоящий художник, освоив что-то, всегда должен двигаться дальше. «Я знаю, что ничего не знаю» — вот его принцип. Он постоянно борется со своим неумением, незнанием. А выдавать то, что от него ждут,?— это ­отстой. И застой! Причем я не утверждаю, что нужно постоянно слушателя удивлять. Но себя — обязательно!

 

Мой город устал, мой город сир и сер,

В моем городе нет больше места,

а я так хотел…

Я так хотел очнуться в его переулках, на холодных руках моих

Нет места для стали,

Я потерялся, я спел…

 

— «Город сир и сер…» почему?

— Нижний удивителен, красив, потенциально-талантлив и… опасен. Опасен своим страхом перед новым, а главное — страхом перед самим собой. Самобытность у нас не в моде, в моде то, что в моде. Это страшно. Талантливейшие люди либо уходят в конъюнктуру, испугавшись самой мысли создать свой шедевр, либо завязывают с музыкой вообще. Единицы достигают полуанабиотического состояния, в котором творчество остается способом окончательно не сойти с ума от этой серости. Очень прискорбно, но факт: в нашем городе не нужно экспериментировать, если хочешь чего-то значить.

— Полуанабиотического? Я не понимаю…

— Мне нравится это слово, оно какое-то законченное для меня. Люди в этом состоянии самоуспокоились, не ждут каких-то больше свершений, альбомов, стадионов, у них работа, вообще не связанная с музыкой. Но с другой стороны, они и не относятся к музыке как к хобби. Все, что они получают от творчества, внутри них — самоуважение, самокритика и спасение от рутинности жизни, что их пытается ломать.

Эстетическая платформа

— Читал, что ты называешь стиль группы «гипнотрансрок». Это, конечно, забавно придумано, однако что это означает? Я же слышу поп-рок…

— Гипнотрансрок — это шутка, в которой гораздо больше правды, чем кажется. Придумано исключительно для ответа на вопрос «В каком жанре вы играете?». Позже это стало эстетической платформой. Большинство моих песен минималистичны и в первую очередь должны воздействовать на глубинные пласты сознания. Меня всегда привлекала возможность музыкой, фонетикой, звуком передать эмоциональную сторону жизни. Когда мы презентовали нашу первую сольную программу, зрители в буквальном смысле сошли с ума. Они не пытались увидеть логику в словах и аранжировках, а впитали в себя эмоцию, заложенную в оных. Это был для меня очень важный момент истины — и все произошло: я понял, в каком направлении мне хочется двигаться. То, что слышится поп-рок, — тоже осознанный момент. Мне всегда хотелось соединить элитарность, некоторую философичность своего творчества с доступностью. Я пою о вещах, как мне кажется, необходимых каждому, правда, не все обращают на них внимание, а зря.

 

Где-то здесь притаился

Мой личный убийца,

Я даже не разозлился,

Когда понял, что он очень близко, просто

Сломал все замки, выбросил все старые вещи,

И на обоях стал записывать сны,

На всякий случай…

 

— Обычно на концерте трудно с первого раза въехать в текст. От чего народ сошел с ума? От музыки? От подачи?

— На первом концерте было все — подача, песни сами по себе мощные, обладающие зарядом, нервной энергетикой. А самое главное, что они создавались, чтобы любые недочеты по отстройке звука и прочие внешние факторы не мешали этой энергии проникнуть в людей. Ну, и свобода, конечно. Мы программу к этому концерту отрепетировали в акустике собственно в день выступления, причем барабанщик слышал песни впервые. Но мы к тому времени уже хорошо чувствовали друг друга, опять же материал был благодатный. Я просто дал тональности и установку: ребята, слушаем меня, слушаем друг друга, то, чем в нас услышанное отзывается, — и воспроизводим. И все получилось. Может, непрофессионально, где-то сыровато, но я хотел создавать музыку именно на глазах, вернее, в ушах людей непосредственно на концерте. Такова была моя блажь, но то, чего я добивался,?— произошло: люди впитали в себя чистую, сырую, без примесей музыку.

— Есть ли среди нижегородских групп близкие тебе? Про которые ты можешь сказать — мы в одной связке?

— Среди нижегородских групп есть друзья, есть талантливые ребята, но нет у нас в Нижнем связки, все сами по себе. Наверно, так пока и нужно. У нас много молодых музыкантов, которые действительно пытаются встряхнуть город — «Клетка», «Чертополох Бэндъ», «Монолинза», Lizzagood, «Где ты, Лаэм?». Мы пытаемся создать альтернативу скучной и однообразной музыкальной жизни города. В других городах наших принимают с большим интересом, чем здесь. Например, в московском клубе «Швайн», где мы только что отыграли, ко мне и к басисту «Снегу» подошли с вопросом: «Блин, вы, наверное, у себя в городе ваще звезды?». А нам оставалось только отшутиться…

Вадим Демидов