10-10-04

Общество

Игорь Каляпин:«Модно быть продажным юристом»

Нижегородский правозащитник вошёл в сотню авторитетных людей по версии журнала «Русский репортёр»

В сентябре журнал «Русский репортер» представил свой ежегодный исследовательский проект «Самые авторитетные люди России-2010». Жюри выбрало 10 профессий — в каждой из них были отмечены по десять представителей.

В категории «10 общественных деятелей» первым был назван председатель Межрегиональной общественной организации «Комитет против пыток» Игорь Каляпин. В эту почетную «Десятку» вошли также председатель Московской Хельсинкской группы Людмила Михайловна Алексеева, актриса, соучредитель фонда «Подари жизнь» Чулпан Хаматова, исполнительный секретарь общественной организации «Форум доноров» Наталья Каминарская, руководитель Агентства социальной информации Елена Тополева, экс-председатель Совета при президенте по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека Элла Памфилова и другие достойные номинанты.

Штаб-квартира «Комитета против пыток» находится в Нижнем Новгороде, представительства действуют в Чеченской Республике, Республике Марий Эл и Республике Башкортостан. Плюс отделение в Оренбургской области.

Предлагаем вниманию читателей «Новой» в Нижнем» интервью с Игорем Каляпиным, опубликованное в «Русском репортёре».

— Как получилось, что вы стали заниматься защитой прав человека и прочими не слишком модными сейчас делами?

— Правозащитником я стал, будучи бизнесменом — в общем, достаточно успешным. Но я понял, что придется учиться профессионально давать взятки, постоянно идти на компромиссы, унижаться. Я никогда не буду получать удовольствие от такой жизни. Так я стал принимать участие в деятельности нижегородской правозащитной организации. И там я натолкнулся на проблему, которая качественно отличалась от всех других,?— это применение незаконного насилия правоохранительными органами.

— И в чем ее специфика?

— Власть признавала, что есть проблема перенаселенности тюремных камер, невыносимости условий содержания,?— у нас было некое поле для дискуссии. Но проблему пыток власть отрицала как факт. Классическая схема, по которой работали мастодонты правозащитного движения, была стандартной: собирались сотни жалоб от жертв пыток, составлялись доклады, эти доклады презентовались в каких-то средствах массовой информации, потом в красивых обложках передавались президенту. Но это имело абсолютно нулевой эффект. Потому что обычно эти доклады направлялись для проверки в органы прокуратуры, а прокуратура через месяц-полтора давала ответ, что информация проверена и ни один факт не нашел подтверждения. Собственно, на этом все заканчивалось. Тем не менее ­технология сохранялась. С тем же самым нулевым эффектом.

— А как действуете вы?

— У нас вполне прогрессивное законодательство. И нужно, используя его, заставить по каждому факту произвола и злоупотребления привлекать к уголовной ответственности, ну, как минимум одно должностное лицо. Из этого логически вытекает, что абсолютно достоверным аргументом для власти является решение суда. С этим невозможно спорить. Вместо того чтобы собирать тысячу жалоб, нужно оперировать пятью фактами, но это должны быть приговоры по уголовным делам. Вот с этим уже можно выходить и к общественности. Я полагаю, что с точки зрения закона в современном российском государстве есть все, для того чтобы жить цивилизованно. Государство нужно совершенствовать, ни в коем случае не ломать.

— Обычно принято разделять государственность и гуманизм…

— Верно. И я совершенно откровенно говорю, что, может быть, мы даже и не очень правильно называемся правозащитной организацией. Мне очень часто в качестве упрека говорят, что я действую не в интересах своего заявителя — жертвы пыток. А я честно отвечаю, что не занимаюсь гуманитарной деятельностью. Моя задача — изменить работу правоохранительной системы в целом. И я в данном конкретном случае ищу союзника, который готов со мной вместе рисковать.

— То есть вы не гуманист?

— Я государственник. Я пытаюсь получить максимальную пользу, заставив ­государство работать более гуманно. В нашем случае это означает более законно. Моя задача не в том, чтобы помочь конкретному человеку. Я это говорю откровенно. Моя задача в том, чтобы сломать машинку, которая ломает судьбы сотен людей и еще не одной сотне сломает.

— Как вы думаете, в каком направлении будет развиваться правозащитное движение в России?

— Ситуация очень непростая. Я бы ее даже назвал опасной, трагической, если угодно. Я бы с удовольствием сказал, что вижу будущее правозащитного движения в профессионализации, в том, что там будут работать люди, имеющие юридическое образование. Но беда в том, что юридическое образование в России сейчас очень грешит беспринципностью, это стало неким пропуском в карьеру. Модно быть продажным юристом. И именно на этот запрос работают юридические вузы. Юристы, которые оттуда выходят, считают, что профессионал — это человек без позиции. Хороший юрист — это тот, кто может десять раз доказать, что белое — это черное, а черное — белое, при этом на вопрос «А как вы сами считаете?» он скажет: «Как заплатят, так я и буду считать». А поскольку у нас обычно платят власть и бизнес, то для отстаивания каких-то там гражданских прав людей специалистов просто не найти.

— Ваша деятельность эффективна?

— Я абсолютно убежден в том, что она дает какой-то эффект. Понятно, что организация, в которой работают сорок человек, не может говорить о каком-то существенном изменении ситуации. Но то, что эти изменения есть, я могу сказать совершенно определенно. Они точно есть в Нижегородской области, где мы работаем дольше всего. У нас и простые граждане, и милиционеры знают, что существует некая странная структура под названием «Комитет против пыток», которая может провести расследование и довести до суда дело, независимо от того, будет ли тебя прикрывать начальник или нет. Это, между прочим, крайне важно — знать, что существует организация, которая а) не боится, б) не берет взятки и в) на нее нет «выходов».

— А как на вас реагирует система?

— Я вам могу сказать, что в девяностые годы мне все говорили: ну что ты, какие пытки, у нас что, 37?й год, что ли? А сейчас тем, что в милиции бьют, никого не удивишь. Каждый год суды выносят десятки — наверное, уже даже сотни — приговоров по 286?й статье. Власть признала, что проблема такая есть.

Оригинал материала на rusrep.ru