10-11-15

Политика

Корпоративное государство и его регионы

Пессимисты скажут, что Россия — это современная версия феодального государства, где лояльность нижестоящих чиновников вышестоящим является непременным условием существования всей системы управления. Оптимисты возразят, что Россия — это государство-корпорация. Вторых больше, но пока это не радует.

Именно вокруг этого развернулись основные дискуссии на ежегодной конференции исследовательской группы ПОНАРС в Вашингтоне. Конференции такого уровня интересны тем, что они с высокой академической точностью диагностируют основные проблемные точки российской политики. Показательно, что на этот раз большинство из них имели определённую региональную привязку.

Начнём с того, что по общему мнению собравшихся в Вашингтоне экспертов, самая слабая точка в российском федерализме — это Северный Кавказ. Вооружённая атака на здание чеченского парламента 19 ­октября — самое свежее подтверждение провала политики стабилизации в Чечне. Это нападение ставит под вопрос эффективность власти в Грозном и обоснованность претензий Рамзана Кадырова на роль главной политической фигуры, обеспечивающей мир на Кавказе.

Но сегодняшний Кавказ — это не только насилие, но ещё и коррупция, воспроизводство советских практик управления, и набирающие силу антизападные настроения при усилении интенсивности связей с такими странами, как Иран и Саудовская Аравия. Но главная проблема, требующая внимания политологов, — это то, насколько сильны позиции федерального центра в проблемных регионах. По словам известного российского эксперта Сергея Маркедонова, в Ставрополе многие люди, облечённые властью, считают, что Москва, по сути, предала этот регион, игнорируя его беззащитность перед лицом террористов. Гораздо большее значение для Москвы имеют как раз соседние этнические республики, особенно Чечня и Дагестан. Американская исследовательница Кимберли Мартин считает в этой связи, что Кремль фактически передал суверенитет над Чечней Рамзану Кадырову, тем самым заложив мину замедленного действия под всю систему федеративных отношений в России.

Губернатор автоматически теряет свою роль посредника между центром и регионом, статус координатора местных элит

Но спектр имеющихся проблем не ограничивается, разумеется, Северным Кавказом. Большинство экспертов согласились с тем, что основной вектор последнего десятилетия в России — это не столько установление вертикали власти или усиление государства, сколько его трансформация в корпоративную управленческую структуру. Речь Дмитрия Медведева на Ярославском форуме в этом смысле — одно из наиболее ярких проявлений технократического подхода к критериям демократии, в котором акцент делается на её экономическом и правовом измерениях. К регионам это имеет непосредственное отношение. Ссылаясь на рейтинги влияния в Нижегородской области за последние годы, Николай Петров (московский «Центр Карнеги») посчитал закономерным тот факт, что из первой десятки только три позиции обычно занимают местные политики (губернатор области, мэр Нижнего Новгорода и православный архиепископ), в то время как остальные фигуры представляют федеральные структуры власти, включая полпреда, депутатов от «Единой России», прокурора, главы ФСБ, налоговой службы и милиции.

Имея в виду Валерия Шанцева, Николай Петров пришёл к следующему выводу: «Губернатор, который, по сути, превращается в федерального чиновника и автоматически становится наряду с другими чиновниками частью вертикали власти, теряет свою роль посредника между центром и регионом, статус координатора местных элит. Такая ситуация — прямое отражение модели корпоративного управления, при которой Москва относится к регионам как к территориальным подразделениям корпорации под названием Россия».

В ответ регионы строят свои стратегии в отношении федерального центра с прицелом на получение от него как минимум признания своей значимости, а как максимум — различных исключительных привилегий. Для этого используются и изобретаются различные аргументы, как правило, уходящие своими корнями в историю: кто-то поднимает на щит героев прошлого (Иван Сусанин в Костроме), кто-то говорит о себе как о «столице победы» (Волгоград), а кто-то настаивает на своём статусе «первой» (то есть самой ранней) столицы Руси (Новгород). Одновременно с этими попытками продемонстрировать свою особость в составе «корпорации Россия», другие регионы предпринимают более противоречивые шаги, реабилитируя казацкого атамана и пособника фашистов Петра Краснова (Ростов) или воздвигая памятник князю Олегу, перешедшему на сторону монгольских захватчиков. Возрождение черкесского национализма и попытки устроить дискуссию вокруг «исторических прав» черкесов на Сочи тоже можно рассматривать как своего рода бизнес-проект, питающийся этнической энергетикой.

На этом противоречивом фоне старый вопрос о том, нужно нам больше или меньше федерализма, подлежит пересмотру. В одних случаях, когда речь идёт о засилье в регионах московских чиновников, нужно добиваться большей региональной самостоятельности и автономии. В других же случаях — прежде всего, в Чечне — наоборот, федеральный центр сознательно сдаёт позиции. Эта разбалансированная ситуация усложняет и без того запутанную и непрозрачную систему взаимоотношений между центром и регионами. Что подтверждает мнение тех экспертов, которые уже не первый год говорят о нарастающем разнообразии концепций «центр-регионы», применяемых к конкретным субъектам Российской Федерации.

Вашингтон — Нижний Новгород

Андрей Макарычев