10-12-13

Культурный слой

Мой любимый зритель

 

Артисты и режиссеры любят признаваться в любви к зрителям. Зрители любят говорить о своей любви к артистам. Этот публичный праздничный ритуал не то чтобы фальшив, но не отражает сложной диалектики отношений между творцами и потребителями эстетического продукта.

В стародавние дорежиссерские времена отношения эти были проще. Рассказывали, что когда по зимней Покровке шел, к примеру, Собольщиков-Самарин в знаменитой своей шубе нараспашку, улица просто таяла от обожания, дрожащие институтки делали книксен, дамы восхищенно перешептывались, мужчины расчищали дорогу, народ расступался: артист идет! Когда в Россию на гастроли приезжал итальянский тенор Джузеппе Ансельми, мужчины из российского высшего света начинали чистить свои дуэльные пистолеты и проверять порох, потому что женщины оказывались все как одна влюблены в этого красавца-артиста. Периодическая печать того времени описывала истерики, случавшиеся на Варшавском вокзале в Петербурге во время проводов Ансельми: он со ступенек вагона оборачивался, произносил простое «Аривидерчи!» — и все падали в обморок.

В еще более простодушные времена можно было и вообще ничего не произносить — достаточно просто появиться на сцене, отделенной от обычного мира блистающей рампой. Театр и сам был простым, еще не отошедшим от домашних забав: на спектаклях и маскарадах московского помещика Позднякова на Никитской его артист-садовник «превосходно щелкал соловьем», в Орле в театре Каменского примадонна, по отзывам современников, «натурально представляет или простосердечие доброй женщины, или капризы злобной и ветреной, или же крик, плач и обморок». Правда, и тогда находились более «продвинутые» зрители, иронично замечавшие после некоторых представлений: «Говорят, где-то актеры, подобные им, берут со зрителей деньги не за вход, а за выход!». Но таких изощренных было не много, театр стоял в одном ряду с базарными лакомствами: «В антрактах публике в креслах разносили моченые яблоки и груши, изредка пастилу, но чаще всего вареный превкусный мед». Понятное дело, что с медовухи и бородачи-соловьи, и натурально падающие в обморок примы покажутся верхом совершенства. Впрочем, и на сцену-то смотрели одним глазом — театр был местом других встреч: «Когда князь содержал театр в Нижнем, то у него из экономических видов освещалась одна сцена, в партере можно было играть в прятки, а в ложах, чтобы разглядеть друг друга в лицо, каждый приносил с собой кто восковую, кто сальную свечку, а иные даже лампы…». Критика тоже была своеобразная — сегодня эти «заметки о театре» скорее были бы помещены в раздел криминальной хроники или происшествий. Но в основном артиста, конечно, любили. Некоторые на театр тратили все состояние, а потом выяснялось, что их не на что даже похоронить. Периодически и деятели современного театра выносят в партер лампу и пристально всматриваются: куда уходит публика? Более эмоциональные ломают руки: мы теряем зрителя! Даже на московских фестивальных показах могут враз опустеть несколько рядов. Столичные коллеги с досадой пишут, что со спектакля мэтра американского авангарда Ли Бруера (Нижний не так давно познакомился с режиссером, когда он вел мастер-класс в рамках Приволжского театрального форума) «убегали в антракте так, словно по ходу действия в театр поступило сообщение о заложенной в зале бомбе».

На фоне таких картинок с выставки нижегородские театральные аншлаги последнего времени как-то сильно обнадеживают. Или, возможно, все-таки искажают картину?

Если сегодня вглядеться в нижегородский театральный зал, то увидишь — лица меняются. Еще недавно казалось: завсегдатаи филармонических концертов, имеющие хороший культурный багаж, в театры Нижнего никогда ходить не будут. Молодые интеллектуалы, студенты, пристально следящие за афишей киноцентра «Рекорд» с его концептуальными программами, посещающие выставки Центра современного искусства в Арсенале, тоже не считают театральное пространство города для себя привлекательным. Но вот первые, очень еще предварительные, итоги, фиксирующие какие-то принципиальные изменения в отношениях театра и зрителей. На жестких, экспериментальных спектаклях «ФАК`S» и «Посторонний» — новые, молодые лица. В обсуждении «Калеки с острова Инишмаан» в ТЮЗе принимают участие университетская молодежь, профессура и… рокеры. Можно по-разному относиться к новациям «Реального театра» и «Новой драмы», но нельзя не признать, что нижегородские показы в рамках этих фестивалей вызвали волну обсуждений, которые затягивались иногда до полуночи. Вокруг театра «Комедiя» сформировался целый фан-клуб: зрители, в основном молодые, ходят на спектакли не по одному разу, сравнивают игру актеров, учатся вслух разбираться в оттенках этой игры. Есть свой, преданный зритель у театра драмы. На сайте «академдрамы» можно найти очень трогательные восклицания по поводу снятых (или готовящихся к снятию) с репертуара спектаклей.

Вкус меда

Трогательно, да. Только в какой-то момент ловишь себя на том, что от обилия восклицательных знаков рябит в глазах, а оценки «Классно!», «Потрясающе!» и т.д. как-то незаметно нивелируют индивидуальности актеров, да и спектакли при таких однообразных выраженных впечатлениях сливаются в одно неразличимое целое. Восторженность вкупе с нехваткой слов для адекватного выражения чувств — обратная сторона театральной медали: театральные снобы высокомерно не досматривают ничего до конца, театральные «дети» всегда и всему рады и благодарны артисту за то, что он вышел на сцену.

С этим, действительно потрясающим впечатлением — перед тобой живой, из плоти и крови, человек, дотронуться можно, и ни в кино, ни в художественной галерее этого не испытаешь! — связаны самые сильные переживания в театре. Часто о слабом спектакле можно услышать взволнованные и искренние слова потому именно, что авторский (литературный) текст (а тексты, как правило, в театрах берут неплохие) мы воспринимаем именно через эту хрупкую и уязвимую актерскую плоть. Само приближение к страдающему, или радующемуся, или ошибающемуся, живому, трепетному человеку, не отделенному от тебя экраном или плоскостью холста, не может не волновать. И это волнение от ­соприкосновения с живым мы часто путаем с эстетическими переживанием спектакля в целом. Ну вот высветил луч софита нежный овал щеки героини или первые морщинки у любимого актера — и ты задохнулся от нежности.

На самом деле мой любимый зритель — тот, кто счастливо совмещает в своем восприятии театра эмоции и анализ. Знаю не понаслышке: он же, этот зритель, и для театра — любимый. Потому что помогает театру, артистам, режиссеру пережить более глубокого уровня общение, прожить спектакль, роль как диалог, а не как вкус моченого яблока, меда или торта.

Болеем мы, Саня…

К примечательным итогам нижегородской театральной жизни последних двух-трех лет я отнесла бы и появление специализированного театрального форума. Организатору — поклон и самая искренняя благодарность. Но оказалось, что удерживать и направлять диалог в рамках форума — дело безумно трудное.

Задуманный как место встречи неравнодушных к театру людей, как своего рода перекресток мнений и оценок, форум, это дорогое уже для многих детище нижегородской театральной жизни, сегодня дает очень точный и, к сожалению, неприятный срез публичной жизни нашего города. Не побоюсь даже сказать: диагностирует болезнь. Может быть, даже эпидемию. Ни о каких тонкостях актерской игры или режиссерского решения нет и помину. Завсегдатаи высокомерно называют это ненужным «препарированием». Скрытые за никами участники ведут непримиримую войну друг с другом и, по большому счету, с театром. Они не просто не слышат друг друга, а изощряются в хлестких характеристиках: «Всем тут до него, как поганке мелкотравчатой до баобаба!». Заодно припечатывают и актеров, любимых и нелюбимых, часто намекая на какую-то, им одним известную, их человеческую недоброкачественность. Очень быстро в атмосфере «свободного форума» сошли на «нет» призывы одного из участников и попытки призвать к толерантности — другого. Теперь эти двое обмениваются на просторах форума символичными диалогами: «Ты чего не репетируешь?» — «Болею я, Саня…».

Справедливости ради надо сказать, что и в других интернет-сообществах происходит нечто подобное, но от этого не веселее. Наивная девушка, пытавшаяся повернуть «дискуссию» в русло сугубо «эстетических разборов», получила в «личку»: «Долбанная тварь, ты отвяжешься от меня или нет?». Девушка вынесла полученное послание на форум — недоумевая. Сочувствую девушке. Еще больше — администратору, ибо ­хождение между окопами с белым флагом может дорого стоить. Эстетический мордобой у нас все время норовит перерасти в натуральный, контактный, уличный бой. Вспомним: на другом городском форуме прозвучал замечательный призыв «вооружиться обрезками труб», чтобы навести порядок именно в культурной жизни города. Очень показательно. И лидеру общественного движения, произнесшему эту публичную речь (никак, кстати, не прокомментированную ни прокуратурой, ни местным «гражданским обществом»), можно смело рапортовать сторонникам о том, что ряды сочувствующих этой философии — растут. Как же все повторяется в нашей истории! Невольно вспомнишь знаменитый диагноз Достоевского, подхваченный потом Волошиным: «Исполнилось пророчество: трихины/В тела и дух вселяются людей,/И каждый мнит, что нет его правей…»

Другие зрители в городе тоже есть. Спасибо «матерому форумчанину Сене» — замечательно объемный образ идеального зрителя родился из личного упрека мне. «Вы сейчас больше похожи на Кая, чем на Герду», — упрекнул меня в безэмоциональности собеседник. На самом деле отношения Кая и Герды в одной личности более сложные и диалектические. И если Герда — это состояние души, то Кай — это интеллектуальные усилия (помните: Кай выкладывал из льдинок слово «Вечность»?). Бесконфликтное (!) соединение Герды и Кая можно наблюдать в этих «других» зрителях.

Новая эра публичности перевела их дневниковые записи, в том числе театральных впечатлений, в формат ЖЖ и блогов. Там они — анализируют увиденное! Вписывают в Вечность свое, единственное впечатление, кропотливо расшифровывая театральное послание, осмысливая его.

Блогосфера вообще дает иногда удивительные тексты, которые читаешь с благодарностью и радостным ощущением именно диалога — мыленного, на расстоянии, — но все же диалога, со всеми присущими настоящему диалогу паузами, вслушиваниями в другого, протестами, готовностью к спору и уточнению позиций.

Зонтик соседа

В качестве бонуса — еще картинка. Ее воспроизводит московская коллега Марина Давыдова, сравнивая публику нашу и европейских фестивалей: огромный, сопоставимый со стадионом, дворец Папского дворца в Авиньоне, медитативное и не всем понятное зрелище Жозефа Наджа. Публика под проливным дождем. Не открывая зонтиков: соседу сверху будет не видно. Алекс — Юстасу: информация к размышлению.

Елена Чернова