11-01-17

Среда обитания

Наше место

Эссе о городе

I Год назад, в такую же студеную зимнюю пору, в Нижний Новгород приехали представители ФИФА — архитекторы из Швейцарии, Финляндии, Германии и ЮАР. Они ездят по всему миру и в разных городах выбирают лучшее место для стадиона, на котором можно провести Мундиаль — по-нашему «мировой футбольный чемпионат». Когда их привезли в анкудиновские поля, они даже носа не высунули из автобуса. А когда с высокого окского берега увидели площадку возле Молитовского моста, у них заблестели глаза. Но по-настоящему гостей эмоции захлестнули у памятника Чкалову: такая панорама, такие перепады высот! Увидели сверху остров, занесенный снегом, чуть выше Печерского монастыря, и сказали: вот место для стадиона! Место, которое вы не должны потерять!

Хорошее место, спору нет. Если главное счастье в том, что Нижний попал в список ФИФА, тогда неважно, где строить футбольное поле. Но если думать о будущем и вообще рассуждать здраво, то строить поле на острове как-то не логично. На сегодняшний день Гребной канал — единственное место в городе, где человек встречается с рекой. Во всех других местах вдоль реки либо бетон, либо битое стекло. Здесь и генпланом предусмотрен аквапарк, пляжи, лодки. И вдруг — бетонная чаша, точнее, пепельница на 45 тысяч зрителей! Как их сюда подвезти и как вывезти? Построить мосты, фуникулеры, проложить инженерные коммуникации, намыть песок до 76-й отметки — сумасшедшие деньги. А смысл? Что делать потом с футболом на острове, когда схлынет Мундиаль? И почему нужно все концентрировать в историческом центре, когда здесь и так не продохнуть? Ведь есть и другие незанятые места, город огромный. Вон там, на левом берегу Оки, бывшая территория завода «Новая сосна» — мертвая зона, которую можно вернуть к жизни. Географический центр города, рядом цирк, планетарий, Комсомольская площадь, метро, вокзал. Логично?

Логично. Но строить будут на пляже.

Утешает, что евро-африканцы, выбирая место для стадиона, не ткнули пальцем в Борскую пойму. Глоуб Таун еще когда начнут воздвигать, а вот стадион вырастет неизбежно и очень скоро.

 

II Я не открываю ничего нового. Все видят собственными глазами, как добивают Старый Нижний, как выколачивают из него душу. Деревянные дома поджигают тайно, а многоэтажки ставят в историческом центре откровенно и демонстративно. Это при советской власти были охранные зоны вокруг памятников — сейчас эти самые памятники опускают в разряд ветхого фонда и сносят. Какие уж тут охранные зоны.

Новый мэр сказал: вы не узнаете свой город. Уже не узнаём. Тактика простая: старые дома не ремонтировать, чтобы вызывали рвотный рефлекс у тех, кто живет внутри и тех, кто смотрит на них снаружи. Ветошь, гниль, мусор. Куда девать? На помойку! Что вместо рухляди? Стекло, бетон, металл, башни, радиусы, полусферы, европейский стиль. Это в лучшем случае. А то и просто перфорированную коробку вляпают.

Тихая, патриархальная улочка Блохиной раздавлена, на Звездинку навалились чудовищные конструкции Газпрома, в конце Малой Покровки встало нечто до такой степени нелепое, что и словами не передашь. Как будто кто-то нарочно хочет показать: вот каким должен быть ваш древний русский город — холодным, нечеловеческим.

— Кто у вас главный архитектор? — спрашивают меня друзья из Москвы, разглядывая шедевры новой нижегородской архитектуры.

— Губернатор, — отвечаю.

А что, разве не так? Кто градостроительным советом руководит — тот и главный.

— Разве Шанцев — архитектор?

При чем тут архитектор, не архитектор. Как будто архитектор — это уже гарантия вкуса и качества.

— Да нет, — говорю, — не архитектор, конечно. Но мужик нормальный, серьезный, деловой. Метро строит, мосты, усадьбу Рукавишникова восстановил, подстриг высотку, чтобы храм не заслоняла, с ­затоплением борется. Хочет за Волгой новый город построить, Глоуб Таун. Ваш-то Лужков вон каких таунов наворотил!

Кивают согласно:

— Да уж. Так он и погорел на этом деле.

— Да не на этом.

Были юннаты, теперь фанаты. Из всех искусств для нас важнейшим является футбол.

Допускаю, что к несчастью с улицей Блохиной Валерий Павлинович не имеет отношения, что ее приговорили в дошанцевские времена. Но судьба Гребного канала решается сегодня.

Да, конечно, ФИФА, Цюрих, Путин…

Но это — Нижний. Это наше место.

 

III Давайте рассуждать здраво, спокойно, без эмоций, истерик: власть и бизнес решили снести старый город, построить на этом месте новый и уже на восемьдесят процентов свой план осуществили. Вам стало легче жить, веселее? Личном вам — тем, кто принимает решение о сносе и новом строительстве, кто на этом зарабатывает деньги.

Я не вхож в коридоры власти, и градостроительные проблемы обсуждаю с друзьями. Идем с одним очень известным и умным архитектором по Большой Покровке, я говорю:

— Вот ты проектируешь в центре. У тебя на первых этажах — офисы?

— Конечно. В элитных домах первые этажи нежилые.

— Значит, ты проектируешь пробки.

— Почему?

— Потому что каждый работник офиса едет к девяти утра на работу в собственной машине. И с работы тоже. И клиенты к нему поедут не в автобусе.

— Ты что же, предлагаешь не строить в центре дома?

— Я ничего не предлагаю. Я просто не понимаю: зачем, если трудно дышать, еще туже затягивать галстук?

— Деньги хотят быть рядом с властью. Это историческая неизбежность. Все через это прошли.

— И куда вышли? Вот мы окончательно задушим центр — и что дальше?

— Дальше будет вот что, — спокойно объясняет мой спутник. — Жить в центре станет невозможно. Сначала из него уедут богатые люди, потом начнет уходить бизнес, потом он захиреет.

— И ничего нельзя сделать?

— Это историческая неизбежность. Все через это прошли.

 

IV Представьте себе: проселочная дорога, дождь, грязь, впереди буксуют машины, мы это видим и по наезженной колее вваливаемся в те же ямы, колдобины, буксуем, садимся на мосты, сжигаем сцепление. Историческая неизбежность. Но может быть, поискать другую дорогу? Или набросать чего-нибудь под колеса? Или подождать, когда выглянет солнце и дорога просохнет?

Мы шли по городу без детей. Их не видно на улицах. Их не слышно во дворах. Где-то они, конечно, обитают, ходят в свои детсадики, не все же у них отобрали взрослые дяди.

Украсть в Лувре Мону Лизу, разрезать полотно на мелкие кусочки и продавать богачам на аукционе, чтобы собрать гуманитарную помощь… ну, скажем, холерным детям на Гаити. Дикая идея.

Свой шедевр Леонардо да Винчи писал в технике сфумато: тонкие прозрачные слои создавали ощущение глубины, тайны, которая пять веков завораживает человечество.

На эту землю, которую называют историческим центром Нижнего Новгорода (клочок в сравнении с остальной территорией мегаполиса) история наносила краски веками. Эманацию этих слоев некоторые чувствуют почти физически. А кто не чувствует, просто знают: золотое место. И распиливают, покупают, перекупают и продают в виде квадратных метров. И рвут на части в буквальном смысле слова.

Ну, хорошо: мы пожертвовали своей историей, раздали уникальный шедевр на растерзание. Но деньги, которые получили, — они, надеюсь, пошли на самое дорогое, что у нас есть?

Ради интереса набираю в Яндексе: открытие нового детского сада в центре Нижнего Новгорода. Ничего. А просто в Нижнем Новгороде? Опять ничего. Родильный дом? Слава Богу, есть. В Лыскове. В Нижнем нет. Открытие нового парка? «Бизнес Парк», «Синема Парк», какой-то «Ритейл Парк»… Нет, про деревья ни слова. А если, например, центр защиты женщин от бытового насилия? Уж лучше не трогать Яндекс.

Значит, метро и мост. Ремонт дорог, инженерная инфраструктура, ФОКи. Все нужно, жизненно необходимо. Нужно сегодня, сейчас, вчера. А город? Как бы покрасивше-то сказать — город Горького и Добролюбова, Минина и Пожарского, Чкалова и Нестерова, Мельникова-Печерского и Балакирева, Лобачевского и Шаляпина, святого Дионисия и князя Юрия Всеволодовича…

— Их имена увековечены, даже памятники стоят. А город не может быть памятником, город — живой организм. В нем люди живут, ездят по нему на машинах.

— В Венеции тоже люди живут.

— Извините, у нас не Венеция!

Вот именно. У нас — другое место.

Раньше говорили: красиво — некрасиво, уместно — неуместно. Теперь говорят: современно — несовременно. Или вот еще: амбициозно. Инвестиционно-привлекательно. Привлекать инвестиции — удовлетворять амбиции. Очень современная терминология. Очень амбициозный проект: снести старый город и построить напротив него новый — на левом берегу, прямо перед Чкаловской лестницей. Город будущего. В Каннах проект на «ура» прошел.

 

V …Наше место на карте найдешь легко, даже если не будет на ней ни параллелей, ни меридианов, ни пятен рельефа, ни одного названия — только реки. Нужно нащупать Волгу с Окой и двигаться по ним, пока не сойдутся. Поставить на перекрестке ножку циркуля и очертить круг. И понять, что именно здесь — яблочко, сердцевина. Стрелка, центр, перекресток, пересечение границ, наше место.

Здесь сошлись большие и малые реки, леса и степи. Здесь встретились Запад и Восток, Библия и Коран, родился народ с окающим говором, умеющий водить ­хороводы и корабли, петь, летать и торговать, строить танки и писать великие книги.

Здесь возник город, сначала предавший Москву, а потом ее защитивший. Здесь, подобно тектоническому разлому, пролегла в народной душе трещина раскола. Здесь деньги стали рычагом, способным перевернуть мир, — и никого не спасли, когда мир перевернулся.

Отсюда пошли медные сита, бестужевские капли, расписанная и закаленная в огне деревянная посуда, крылатые суда, экранопланы, лучшие в мире боевые самолеты, водородная бомба.

Здесь построены крепости, храмы, дворцы, заводы, плотины. Здесь жили князья, монахи, купцы, ученые, изобретатели, писатели, музыканты, летчики, космонавты. Но ни один из них не стал гением этого места. Даже тот, кто разделил его на горы и леса. Даже тот, кто сказал о нем: дома каменные, а люди железные. Даже тот, кто собирал здесь русские слова. Даже тот, кто основал Город.

Зимой здесь бывают арктические холода, потому что нет на севере гор, которые закрыли бы эту страну от Ледовитого океана. Нет гор и на западе, скандинавские циклоны несут сюда дожди, снега, метели. Сугроб с подветренной стороны к февралю дорастет до крыши приземистой баньки, в марте осядет, потемнеет, к нему потянутся сверху прозрачные пальцы сосулек.

В конце апреля снег сойдет, реки разольются, затопят пологие берега, унесут на льдинах зимний мусор. Вода ледяная, но воздух теплый, и комаров еще нет — райское время.

У разных людей в разных концах Земли одинаково дрогнет сердце, если вдали от дома они услышат: бабье лето, грибные дожди… Баня, сугроб, сосулька… Сорока, ласточка, снегирь… Комариный столб над дорогой, на закате, к теплу…

Но всё это — общие слова, в смысле — общие для миллионов людей, говорящих на русском языке. Они могут быть паролем, но не ключом к этому месту. Ключ — не в языке, не в повадках местных жителей, не в характере их труда.

А в чем же? Не знаю. Но чувствую: есть у этого места имя, которое не найдешь в словарях и справочниках, есть история, никем еще не написанная и не понятая, не услышанный зов, не поданный знак, не разгаданный сон.

Цари, купцы, писатели, художники, мещане, рабочий люд заречных предместий, туристы со всего мира, дипломаты, коммерсанты — все, приезжая в Нижний, любовались видом с Откоса. И любуются до сих пор, не подозревая, что этот вид может исчезнуть навсегда. А вместе с ним — величайший памятник, созданный природой.

Мы думаем, что любуемся пейзажем, на самом деле перед нами — сцена театра планетарных мистерий. На двухкилометровой глубине пролегает Владимиро-Казанская межа — подземная трещина, след древнейшего тектонического катаклизма, расколовшего фундамент Восточно-Европейской равнины на две литосферные плиты. За Волгой поднимается к небу зеленая долина, ровная, как стол: его выстрогала, выскребла великая река своим мягким, податливым телом. Подчиняясь закону Кориолиса, миллионы лет она срезала свой левый берег и подмывала правый. Уступ Откоса — итог ее работы.

Что нужно сделать, чтобы убить это место? Построить напротив Чкаловской лестницы Город будущего, Сити, Глоуб Таун, торговый центр — назовите, как угодно, все это глубоко противоречит замыслу Природы и Человека.

Город будущего очень скоро станет городом настоящего и городом прошлого. Будущее России — это перспектива, бескрайняя, зеленая, свободно бегущая вдаль равнина.

Возможно, он принесет деньги, инвестиции — этот город будущего, город небоскребов, окольцованный автомобильной дорогой. Но есть вещи, есть ценности, которые не измеряются ни в рублях, ни в долларах, ни в квадратных метрах. Одна из этих ценностей — любовь к своему месту.

Можно получить землю в удел, в полновластное правление, кормление, можно купить ее, отнять, завоевать, но полюбить — только если долго жить на этом месте. Ходить по нему ногами. Босыми ногами по пыльной дороге, по хвойной подстилке, по травным коврам, по лесному валежнику. Останавливаться. Ложиться в моховую постель у сосновых стволов, смотреть, как в узоре ветвей плывут по синему небу белые облака.

Так уж все получилось. Сложилось все именно так,

Как хотели, как думали, пели, писали, просили.

И уже ничего не поделаешь с этим, принимайте как факт –

Уж такая планида, такая стезя у России.

 

А с другой стороны: разве плохо в Непале гулять,

С перевала смотреть гималайские дальние дали?

Ну, подумаешь — в телике задницу кажет какая-то ять:

Не такое видали.

 

Что-то носится в воздухе, отчего дыбом шерсть,

И бессонная ночь, и мешки под глазами.

Что-то в этом во всем, что-то в этом от позднего Гоголя есть —

Не имею в виду «Переписку с друзьями».

 

А с другой стороны: замирилась Чечня,

И Владимир Медведьевич чешет за ухом лабрадора.

А с другой стороны — столько гадости, столько вранья!

И не знает никто, что на ужин готовит Пандора.

 

Резко падает уровень жизни, зато вырастает цена

Обещаньям, и нам набегают проценты.

И подмяв под себя континент, засыпает большая страна,

Перевыполнив суточный план по строительству бизнесцентров.

Юрий Немцов