11-06-03

Культурный слой

Метафизика сезона

Чего боится нижегородский театр?

…Он буквально выдернет себя из какой-то безумной вечеринки, с пьяными ангелами и кающимися магдалинами, медленно подойдёт к стоящему на линии рампы прожектору. Поколебавшись, пересечёт невидимую границу — темнота обрушится за его плечами. Мир сузится до дымно-светящегося квадрата на уровне лица. Возможно, это открытая форточка. Или окно в ночном поезде, в которое выкуриваются одна за одной нервные сигареты. Ничего нет вокруг, он курит в этот кусочек свободного пространства, ощущая забытый вкус ночного ветра на лице и стремительность утекающего времени. Мир сузился до этой форточки, и в эту форточку, в это ночное пространство, герой сбивчиво, нескладно рассказывает о маленьком сыне — единственной точке притяжения, что удерживает его грешную душу здесь, на этой земле. Рассказывает — кому? Отступившим ангелам? Женщине, которую когда-то любил и предал? Себе? Светящаяся ночная форточка становится метафорой свободы и одновременно символом неприкаянности и одиночества.

 

Ночь. Улица. Аптека…

«Всё в жизни человека должно происходить медленно и неправильно!» — неожиданно резюмирует смурной и пожёванный герой этого, пожалуй, самого русского и самого горького спектакля нижегородской, да, наверное, и российской сцены. Обрыв, неоконченность высказанной мысли и новый стремительный накат коллективного беспричинного веселья с пьяным ором «Куба, любовь моя!», плавно переходящим в надрывное «По тундре, по железной дороге», провоцируют зрителя на одновременное, сиюминутное проживание трагедии и комедии, сочувствия герою-алкоголику и сопротивление ему, его никому не нужной исповеди. «М-П» — сокращение от «Москва — Петушки» и транзитное обозначение пути. Ещё похоже на черточку между двумя датами. Каждый может поиграть смыслами, подставив свои слова.

Героя Олега Шапкова окружают странные персонажи, одетые в длинные пальто и какое-то подобие ночных рубашек (их играют бессменный партнер Шапкова Лев Харламов и актриса Юлия Косарева). Представляются они то ангелами обоего пола, то, попеременно, официантами, случайными попутчиками, пассажирами электрички, участниками дачной оргии. А может, это вообще веничкины галлюцинации и никого нет рядом с ним в мчащемся ночном поезде? Облик самого Венички-Шапкова тоже двоится, как отражениие в мутном стекле, — то заурядный алкаш, мучимый похмельным синдромом, то «мыслящий тростник», роняющий отточенные афоризмы и максимы… Транзитность, неустроенность русской жизни, — не бытовая, а внутренняя её надрывность, вокзальность, недовершённость явлены в этом спектакле с потрясающей обнажённостью и простотой. Удивительно, что этот очень «мужской» спектакль (чего стоит одна азартная игра в алкогольные рецепты!) поставила женщина — режиссер Ирина Зубжицкая. Еще одно доказательство того, что в надмирном, метафизическом пространстве, откуда так беспощадно ясно видятся все наши метания и ошибки и падения, нет разделений, нет границ и противостояний, где «ты» — это «я», и, нанося вред «другому», ты наносишь вред себе.

В Орле на недавнем фестивале камерных спектаклей «LUDI», где «ZOOпарк» показал свой «фирменный» спектакль «М-П», интеллектуальные зрители затеяли дискуссию: а стоит ли вообще брать для сцены такой материал? Это при том, что спектаклем все были захвачены, буквально потрясены, а герою — сочувствовали. На фестивале в Могилеве, признав Шапкова первым в номинации «Лучшая мужская роль», 20-летние зрители засомневались: герой ли вообще Веничка? Но что обжигает душу сильнее, чем сострадание и милость к падшим? Разве что коктейль «Слеза комсомолки»!.. Но и он родился не на побережье Коста дель Соль и не в Лондонском Сити. У Зубжицкой и актеров «ZOOпарка» — получилось: распахнуть форточку, заставить сопереживать. Думать.

Но «ZOOпарк», закрывший сезон этим именно спектаклем, оставляющим такое сложное послевкусие, задал нам, зрителям, трудные вопросы.

Пауза или умирание?

На последней в этом сезоне Печакуче в литкафе «Беzухов» обсуждалась нижегородская театральная ситуация. В том числе. Театр втиснули между альпинизмом и йогой. Я не в претензии — кто-то отправляется «за высоким» в горы, кто-то идет в театр, а кто-то заворачивает ногу за шею. Эти разнообразные способы досуга и самосовершенствования прекрасно вписываются не только в городской пейзаж, но и в тематику общественной дискуссии, предложенной юристом и управляющим партнером юридической компании «ТМ Сервис» Юлией Крузе в связи с изменением облика Нижнего и теми возможными стратегиями, которые могут быть задействованы для развития городской территории в ближайшем будущем. Какое место в них будет занимать театр? Станет ли он средством самопознания и развития или застрянет на детсадовской ступеньке бездумного времяпрепровождения? Вопросы, задаваемые участниками встречи в «Беzухове», свидетельствовали, что зрители, особенно молодые, размышляют об этом…

— Вы сказали: искусство, театр — это поиск контакта, диалога. Но у нас получается, что и театр вроде протягивает руку, и зритель, но часто они так и не встречаются. Кто же виноват и что нужно делать?

— Могут ли изменить ситуацию качественные гастрольные показы?

— Я не вижу по городу красочных, привлекающих внимание афиш, постеров каких-то, посвящённых театру, отдельным спектаклям. Почему у нас не продвигают театр как искусство? Как место, где находятся ответы на волнующие молодежь вопросы?

— Как театр может конкурировать с тем же кино, его спецэффектами, технической оснащенностью, с другими видами современного искусства, доступными зрителю? С интернетом, где есть всё, что захочешь? Чем сегодня может удивить театр?

Пожалуй, эти вот слова про конкуренцию — самые главные. Театр должен удивлять. Я бы только уточнила, что речь по большому счёту идёт не о внешней, прямой, конкуренции, а о конкуренции духовной. И в этой «борьбе» за зрителя у театра есть ряд преимуществ. Театр изначально предполагает синтез разных видов искусств. Только в театре есть эта уникальная возможность увидеть не краски и холст или холодный экран, или отстраненную инсталляцию, а живых персонажей, из плоти и крови, дышащих, страдающих, веселящихся, глядящих тебе прямо в глаза — трепетных, сиюминутных, уязвимых, как всё живое. Театр — это перекресток. Недаром так популярна фраза великого драматурга о том, что весь мир — театр. Кстати, сегодняшние мировые тенденции свидетельствуют о том, что современный театр, пройдя (ну, или проходя, в процессе) стадию документирования жизни, это всеобъемлющий verbatim, возвращается к идее театральной образности, к зрелищности как методу «озучания» неких идей и концепций. Использование технических возможностей, мультимедийных составляющих создаёт в таком случае дополнительные возможности для режиссёрского высказывания, помогает показать воочию, зримо, трансформацию той или иной мысли. Мировой презентацией именно такого полифоничного и по смыслам, и по исполнению «театра будущего» я бы назвала действо, явленное нам на открытии Зимней олимпиады 2010 года в Ванкувере. Вообще, проекты, которые условно можно назвать, по аналогии с музыкальными, crossover, как-то сами собой просачиваются на театральные подмостки, соединяя собственно театральное наследие с динамикой уличного перформанса, возможностями медиийных устройств и инсталляций. В 2008-м Авиньон был заворожён странной театральной медитацией Ромео Кастеллуччи на тему «Божественной комедии» Данте. Текста, литературного, не было — был текст театральный: образный авторский ряд, в котором на отвесные стены Папского дворца карабкался голый, ничем не защищённый человек, срывалась баскетбольным мячом с ночного неба Луна, горел рояль, на одинокого человека спускалась свора разъярённых псов… Так великий итальянец и визионер увидел современный Ад.

Понятно, что такого уровня зрелище — удовольствие дорогое. Как принято говорить, «фестивальный продукт», который нам всегда — не по карману. Но мы ведь говорим о принципах, которые, пусть без такой масштабности, но могут быть привнесены на наши сцены. О векторе развития. О мысли, рождающейся на наших глазах — на театральных подмостках.

Но чем больше вглядываешься в родной театральный пейзаж, тем устойчивее ­впечатление: нижегородский театр пребывает в странном промежуточном состоянии призрака, фантома, который страстно хочет воплотиться, обрести плоть, кровь и душу, собеседника, наконец, но продолжает оставаться эфемерной субстанцией, мечтой, реющей над красивыми театральными зданиями, рассказами о славном прошлом, над головами зрителей и артистов…

P.S.

Недавно возрождённый Нижегородский Клуб критиков и журналистов, пишущих о театре, скорей всего, ещё подведёт итоги сезона и даст развёрнутый ответ на вопрос, чем сердце может успокоиться. Оглядываясь пока лишь бегло на прошедший сезон, отметим, с грустью и сожалением, что он не принёс спектаклей-событий, каких-то удивлений или открытий (хотя соответствующие номинации Евстигнеевский фестиваль-конкурс, например, выставил). Собственно, была только одна премьера, в которой ощущалось напряжённое стремление осмыслить жизнь, мир и своё место в этом мире, — осмыслить художественными средствами, а не при помощи деклараций в программке. Но и родился спектакль «Посторонний», в полном соответствии с названием, на обочине, из какой-то личной неуспокоенности двух человек, режиссёра и актёра, вопреки всем репертуарным планам и намерениям. И дальнейшая судьба его не ясна — потому что в городе нет экспериментальной независимой площадки, где можно показывать и обсуждать подобные опыты и где можно «приручить» нового театрального зрителя, ищущего в театре не только комедий и отдыха.

Остальные полноценные театральные переживания связаны со спектаклями, появившимся на свет в прошлом, а то и позапрошлом, и даже ранее, сезонах: «Король Лир» в ТЮЗе, «Дикая собака динго» в Камерном музыкальном театре имени Степанова, «Дядя Ваня» в театре драмы, «Куклы» в «Комедiи», «ФАК`S» и «М-П» в «ZOOпарке»… Ни долгожданная премьера «Неприкаянного», ни вал комедий, прописавшихся в «Комедiи» и драме, к сожалению, не помогли нижегородскому театру справиться с болезненной и затянувшейся паузой.

Елена Чернова