12-04-17
Культурный слой
Честное ретро
Сочинитель и вокалист группы «Небо во мне» Александр Бараев окончил нижегородскую консерваторию и ищет себя не только в песенном жанре, но и в академической и духовной музыке, а также пишет музыку для кино. Его темы звучат в сериалах «Тридцатилетние», «Закрытая школа», «Общая терапия» и других. Создать свой бэнд Александр и его друг Максим Тельнов решили ещё в конце девяностых, потом мечты сбылись — появился коллектив «Новый город», который просуществовал пять лет. Затем случился распад, однако в прошлом году «Новый город» возродился — с новыми же музыкантами и обновлённым репертуаром. А этой весной Бараев со товарищи стали называться «Небо во мне». С музыкальной точки зрения это своего рода ретро-рок, который черпает отовсюду — из поп-рока, шансона, советского ВИА-стиля, уличной песни, и если пройтись по местным клубам, то складывается ощущение, что это сейчас самый востребованный жанр.
–Александр, подобный ретро-стиль действительно нравится тебе и твоим музыкантам или такая программа сочиняется намеренно для клубных выступлений?
— Что такое ретро в нашем быстро меняющемся ритме жизни? Спустя год с момента появления? Процесс сочинения абсолютно алогичен, и стиля какого-то я не придерживаюсь. Возможно, в аранжировках — да, но это другое. Ведь стиль песни прежде всего определяет аранжировка, а не мелодия с текстом. Как композитору мне приходится работать с огромным количеством музыкального материала, и, естественно, песни, которые я несу музыкантам группы, проходят через фильтры моих вкусовых предпочтений.
— Действительно сегодня нас окружает практически одна ретро-музыка. И я не удивлён, что вы звучите именно так — это сейчас продаётся, в том числе на корпоративах. Вопрос лишь в одном — сознательно вы обертываете свои песни в такие одежды или это выходит случайно?
— Звучание рождается из того, что мы реально можем сыграть вживую, то есть без использования заранее записанных минусов и сэмплеров. Конечно, я не раз задумывался над современностью звучания, но такая работа в первую очередь происходит в процессе записи в студии и на стадии сведения. В ближайшее время мы как раз планируем записать несколько синглов, тогда и будем думать над звуком. Ведь далеко не каждая группа живьём звучит так же, как она записана на студии.
— Есть примеры?
— Я был на концертах Чижа, Светланы Сургановой, «Би-2», Стинга с оркестром — лишь «Би-2» звучали так, как в записи. А вот нижегородские команды, играющие то, что мы называем «ретро-стилем», в подавляющем большинстве играют так же, как и в записи.
— Но разве это достижение? Если бы они записывали такие альбомы, как, скажем, Pink Floyd или Garbage, саунд которых я всегда обожал, и так же звучали бы на концертах, тогда да, это было бы замечательно. Но мы говорим о группах с бедноватым звучанием и с избитыми гармониями — тогда в чём тут прикол?
— Вадим, вы довольно предвзято относитесь к коллективам, которые не вписываются в вашу музыкальную карту. Я не ограничиваю себя слушанием чего-то одного. Мне нравится, как звучат и те коллективы, о которых говорите вы, и те, к которым вы относитесь с некоторым негативом. Разве у всех западных коллективов интересные гармонии? Послушайте джаз — там все гораздо богаче и насыщенней, чем в роке. После того, как музыка ещё в начале двадцатого века прошла путь политональности и додекафонии, искушенного музыканта новыми гармониями уже не удивить. Музыканту с классическим образованием сложно понять, что готова воспринимать массовая публика. Если бы я начал писать песни, опираясь на атональность, применяя полифонию и используя кластеры, это было бы круто? Я думаю, у меня тогда совсем слушателей не было бы. Отечественный слушатель вообще теряется от обилия новых сочетаний, его мозг к этому просто не подготовлен. К тому же чтобы звучать, как западные исполнители, нужны большие финансовые вложения. Вы же, наверное, знаете сколько стоит концертная аппаратура Pink Floyd. Есть ли у наших музыкантов такие возможности? Зато они играют честно.
— Были бы слушатели или нет, этого мы знать не можем. Но попробовать, возможно, стоило бы. А то сегодня на музыкальной карте России Нижний Новгород выглядит весьма провинциально. Пожалуй, лишь отчасти «Иллинойз» вызывает интерес у критиков на федеральном уровне, их дебютный альбом был номинирован на премию «Степной волк» за «музыку». Всё остальное — редко выходит за рамки подражательства, эпигонства. И естественно, ответственность за это лежит на местных музыкантая — и в первую очередь профи. С кого же спросить по гамбургскому счёту?
— Я люблю песни с ярко выраженными мелодией и ритмом — это первооснова музыки. Вот ругаешь ретро-группы, а вспомни, какие в советские времена писались обалденные песни — сейчас таких почти нет. Плюс наш русский рок всегда можно спеть под гитару в дружной компании, отчего песня становится более интимной.
— А если песню сложно спеть под гитару — от этого она становится плохой что ли?
— Песни под гитару — русский менталитет. Когда с друзьями собираемся, обязательно поем под гитару или клавиши. Поэтому и популярно в России именно то, что можно самому спеть, пропустить через себя, прочувствовать. И желание некоторых музыкантов звучать, ориентируясь на западные коллективы, — это лишь тенденция мировой глобализации.
— Но вот что меня удивляет… У меня есть несколько знакомых выпускников консерватории, которые играют в местных группах, и я заметил, что большинство из этих групп — поп-роковые или каверовые. Мне же всегда казалось, что данное учебное заведение должно выпускать людей, которые будут экспериментировать, искать свою музыку, свои гармонии, свое звучание. И именно они создадут то, что будет конкурировать с лучшими образцами зарубежной музыки, там-то как раз экспериментаторы в чести. Однако нет, все мои знакомые консерваторцы творят нечто доступненькое, попсовенькое, шансон. И «Небо во мне» тоже укладывается в эту схему. Грубо говоря, вы ближе к «Зверям», нежели чем к Фрэнку Заппе. Почему так?
— Все они зарабатывают этим себе на жизнь. Повторюсь, на эксперименты и звучание нужно время и финансовые вложения. Готов ли музыкант бросить все и заняться экспериментаторством на хлебе и воде? Эксперименты могут позволить себе люди, зарабатывающие на жизнь не музыкой. В советское время даже таким экспериментаторам, как Шнитке, Губайдулина, Денисов и Артемьев, приходилось выполнять различные госзаказы, чтобы обеспечивать себя материально. В первую очередь, музыка должна вызывать эмоции — и неважно, каким способом.
— А если бы были решены все твои финансовые запросы, какую музыку ты бы предпочел сочинять и исполнять?
— Писал бы песни для рок-группы с симфоническим оркестром.
— На какой музыке ты вырос?
— В детстве я слушал то, что звучало на папином катушечном магнитофоне, — The Beatles, ABBA, Smokie, Queen, Высоцкого, Антонова, Пугачёву, «Машину Времени». Потом были «Ласковый май», Егор Летов, Nirvana, Metallica — их и сейчас слушаю. Музыкой занимаюсь с семи лет — учился в хоровой капелле, затем пошел в консерваторию, где учился на двух факультетах — дирижерском и композиторском.
— Я знаю, что ты выставляешь песни на интернет-продажу. Хорошо ли продаются? Кто их поет?
— В принципе, покупателя найти не сложно. Гораздо сложнее найти того, кто готов платить. Песни покупают, но пока малоизвестные исполнители. Основные покупательские тренды — поп и шансон. Но я до сих пор занимаюсь музыкой академической. Как раз сейчас издаю ноты кантаты для детского хора «Времена Года». Собираюсь напечатать нотный сборник со своими духовными произведениями. Концерт духовной музыки вместе с презентацией сборника намечается на конец года, и я сам буду дирижировать камерным хором «Нижний Новгород». Кстати, с этим же хором запланирована программа из лучших песен из отечественных фильмов и мультфильмов в моих аранжировках a capella. Композитор может себя называть таковым, если он может написать все что угодно. В любом стиле.
Вадим Демидов