12-07-31

Культурный слой

Нижегородская повесть Андрея Коротина. Глава пятая

«Фонограф»

Пластинки стоили недёшево. На «куче» какая-то добрая душа порекомендовала посетить студию звукозаписи «Фонограф», в магазинчике фототоваров напротив кинотеатра «Спутник». Все последующие наши весёлые визиты на «кучи» отныне будут начинаться именно с него, до самого его закрытия. Да и помимо куч — мы сделались частыми посетителями этого чудесного заведения. Теснющий отдельчик на входе в большой магазин, стеклянный прилавок и стена — сплошь заклеены листками формата А4 с машинописным (а местами — рукописным) текстом, был полон народа.

— Цван, смотри, «Кино» — все альбомы!

— А тут «Аквариум» весь!

— И «Алиса»!

— «Наутилус»!..

Саня изучал список с одного края, я с другого. В Кстово этого всего было ни за что не достать. На протяжении, наверное, получаса в нешумном (чего там шуметь, не пивная ж на Сенной) «Фонографе» поминутно раздавались восторженные вскрики. Список был настолько внушительным, что от букв и цифр рябило в глазах. Ещё больше оказался каталог зарубежных исполнителей, одних «Битлз» было альбомов сто тридцать. «Ну, и что теперь делать будем?» — вышли мы несколько ошеломлённые увиденным. Все увиденное беспощадно требовало быть услышанным, причём как можно скорей. «Что делать… Начнём с «Кино» и «Аквариума». Я Цоя буду записывать, ты — Гребня, потом друг другу перегоним», — Цван во всём уважал порядок и максимальную эффективность действий. «Добро, Гребня так Гребня». Хотя про себя подумалось: «У Гребня альбомов раза в четыре больше, чем у Цоя… Ну да ладно, там и сосчитаем».

Мобилизованы были все абсолютно кассеты. Рваные виртуозно клеились, у не насмерть скрипящих — менялись вкладыши из слюды, и даже некоторые жёваные «лечились» при помощи стержня от ручки и карандаша. TDK (целый блок был выменян у бывшего одноклассника), штучные DENON, SONY, какие-то мутные китайские Watson, Yoko, Wagdoms, россыпь MK-60 и венец всего этого несметного — хромовая кассета Sound Breeze CR-90, которая по легенде никогда не должна заскрипеть. Я их до сих пор все наизусть помню — на какой кассете что было записано, что на дописи и сколько чистого места осталось.

«45», «Треугольник», «Блок Ада», «Я получил эту роль», «LV» — все эти дорогие сердцу названия (примерно как для сына имена Смешариков или друзей Лунтика) навсегда врезались с той поры в память. Наверное, в дряхлой старости буду брюзжать на правнуков милляровским голосом — «немедленно поставь «Библиотеку Вавилона», несносный мальчишка!».

Владелец «фонографа» по имени Ян был способен в неделю достать запись, скажем, «аукцЫоновской» «Птицы», которая вышла на прошлой неделе в Питере. «Птицу»? Хорошо, привезу, как раз хочу ехать к Серёже Фирсову за новинками», — Ян запомнился в джинсовке, деловым, но приветливым и безотказным. Говорят, уехал он в конце девяностых то ли в Израиль, то ли в Москву, что практически не имеет разницы, за небольшим исключением. После него на месте «фонографа» торговали электрочайниками — сейчас, кажется, продают пиццу, а может, и не её. Может, бельё постельное. Легендарный «фонограф» весь давно уже хранится по флешкам и ноутбукам, почему-то не вызывая былого восторга. Так же, как Смешарики или Лунтик с его друзьями у старшего сына. Ему теперь намного интересней Бэтмэн.

Текстиль и реггей-стиль

Коля пришёл во двор чуть позже остальных и сходу взял слово.

— Эта… как её… завуч. Подходит ко мне сегодня и говорит. Наше, говорит, ПТУ едет выступать в Горький, в их текстильное ПТУ. Ты в Доме Пионеров занимаешься, давай твою группу тоже запишем, сыграете? Чего сказать ей?

Внутренний артист в каждом из артистов заёрзал и начал задавать вопросы.

— А что это за ПТУ?

— А что там надо играть?

— А как мы вообще туда доберёмся?

Коля пообещал всё уладить. И уладил — в назначенный час у нашего ДП стоял ПАЗик со сборной талантов ПТУ № 36 города Кстово, под командованием «этой… как её… завуча». Задний ряд сидений был свободен для восходящих звёзд молодёжной рок-сцены, то есть нас. Играть нам две песни, и можно собственного сочинения. Две так две — мы и по четыре выдаём нараз, стреляные и пужаные. Своего сочинения? Эти песни мир в вашем лице услышит впервые!

Минут через пятнадцать езды завуч встала и медленно, по поручням, двинулась в наши дальние края. «Ребятишки, а у вас кто старший?». Хороший вопрос, Виктор Фёдорович все текстильные ПТУ бывшего СССР видел в одном месте и вертел на другом, так что, конечно же, он никуда не поехал. «Я старший, день добрый. Да, мои песни. О чём? Извечные молодёжные вопросы — поиск себя, неразделённая любовь и мир на Земле». Обратно завуч поковыляла, слегка растроганная и словно бы окрылённая. Каких артистов им везу!

Сортировка. Хотя может это было Сормово, современники дружно путаются в деталях. Текстильное ПТУ. Актовый зал. Актовый настолько, что стены приятно облуплены, на выцветших шторах сдувшиеся воздушные шары и раскрашенные фломастерами бумажные цветы с оторванными лепестками. Сцена и щербатые ряды деревянных кресел, стреляющих от вставания, как петарды зимней ночью.

Нам с Николаем внезапно сделалось беспокойно: Цван с барабанщиком Гошей хлестали в рекреации водку, а завуч уже косилась то и дело в нашу сторону, мол «Коля, не опозорь родное ПТУ! А Вы, да-да Вы, молодой человек, — не забывайте про любовь и жизнь во имя мира». Публика в зале меж тем собралась весьма невыгодная для стильных наших причёсок и возвышенных песен — горьковская коротко стриженная пацанва с промышленного «раёна» и девочки — будущие текстильщицы. Их сердца и предстояло растопить струной и словом.

Топить решили с элементами шоу: а давайте выйдем на сцену паровозиком? Что ж… Пусть паровозиком — может, это и спасёт всё. Спасать уже наметилось чего — если Цван был нетрезв ещё по-божески, то Гоша уже безбожно. Весь паровозик в итоге и залажал — споткнулся и в нелепом полёте боднул головой цванов зад. Цван смешно убыстрился и замысел о паравозе до зрителя дошёл искажённым и не очень понятным.

Ну и ладно. Вместо «здравствуйте» сойдёт. Коль, готовы.

 

«Вот кто-то сказал, что мол полетел

А сам крылья свои рубит с плеча»…

Гоша рубил барабаны и с плеча, и с бедра, казалось.

«Кто-то устал, проспал всё,

что успел,

Пил кровь, а оказалась моча…»

 

Завуч тревожно вслушивалась в слова. Моча? Или показалось? Да ну, не может быть, показалось… Там так и было, простите великодушно нас, дорогая завуч. Особенно на барабанах, полная моча. Гоша сбивался по два раза за такт, останавливался, начинал снова, и при этом слабо соображал, что вообще делать дальше. Опять сбиваться или вообще не играть? Да тут барабаны у вас плохие, не играют совсем!

По первой песне зал остался ледяным и безмолвным. Из-за шторы ПТУшные артисты из нашего автобуса вопросительно замаячили на Гошу, зычно щёлкая себя указательными пальцами по кадыкам. Игорь заметно сдал, и это уже могла понять даже завуч, до победного привыкшая верить в невинность своих учеников.

Чтобы отвлечься от этого ужаса мы с Колей и Цваном переглянулись и начали вторую песню. В зал смотреть не хотелось, хотелось в пол. Песня игралась в стиле реггей. Игорёк за нашими спинами вёл себя пока тихо.

 

«Полные глаза замёрзшего света

Скоро с ума к ним приедет весна

Весёлые мысли изнутри страшны

В голове пожар и по горлу гуляет…»

 

Далее следовал припев — про любовь, мир и поиск себя. И тут в Гоше, наконец-то, очнулись все ударные данные с вокальными вкупе.

 

«Изжога

Изжога

Изжога

Изжога!»

 

Не надо было их, нас, звать. Завуч поникла, зал безмолвствовал, всё пропало. Простите нас от души, добрые люди. Мы не сговариваясь отвесили честной публике по поясному поклону и, положив ПТУшные «Уралы» на колонки, как можно независимей удалились за кулисы. В ту же секунду на сцену выскочили трое парней, щёлкавших по кадыкам, мигом похватали гитары, поправили барабаны и вокалист весело прокричал в микрофон: «Добрый вечер, дорогие друзья, с вами группа «Загнанный Лось!»». Зритель недоверчиво захлопал. «А ты такая нееежная, королева снееежная…», — спускаясь по лестнице курить, мы слышали, как визжал от удовольствия зал. Группа играла безупречно.

— Привет, пацаны, — внизу нас ожидали человек пять из зала. — Вы неформалы?

— Привет. А как это — неформалы?

— Ну, волосы вот у вас длинные, одеты странно.

— А ты Шуфутинского уважаешь?

— Уважаю.

— Так у него гитарист волосатый и одет странно.

В дверях показался медленно трезвеющий тяжёлый Гоша.

— А у этого вообще серьга! Эй, ты чё серёжку-то надел?

Гоша остановился, оглядел вопрошающего с ног до головы, набрал грудь воздуха и проорал, вращая глазами: «А это меня прикалывает, брат! И друзей моих тоже прикалывает! Дай закурить».

Свой короткий спич он закончил спокойным голосом, словно и не было ничего. Конфликт сам собой рассосался, Гоше дали закурить и предложили выпить.

Домой ехали понурые. Барабанщик вёл себя шумно и пел бранные песни, Коля непрерывно повторял: «Меня выгонят. Меня точно выгонят. Ведь выгонят, да?»

— Коль! Иди к завучу да спроси! В техникум если что пойдешь с нами.

— А может, не выгонят?

— Может, и не выгонят.

Не выгонят.

 

(Продолжение следует)

Андрей Коротин