12-08-20
Культурный слой
«Скверность и подлость времени легко измерить»
Первая наша встреча обернулась трехчасовым диалогом о свободе, демократии и революции. Цикл эссе «Частные хроники» — моя главная редакторская-читательская радость за все пять лет существования «Новой» в Нижнем». По случаю юбилея Игоря Валентиновича я реализовала свою давнюю идею — задала ему по-настоящему важные вопросы. Ответы на которые мне хотелось получить в первую и главную очередь именно у Игоря Чурдалева. Публициста, поэта, мыслителя.
–Нижний Новгород уютнее для поэта, чем Горький?
— Жизнь поэта не проходит в каком-либо одном месте, в одной фазе — она неразрывно существует во всех возрастах, во всех годах, которые ему пришлось преодолеть. И для меня Нижнего Новгорода без Горького не существует. Они соединены совершенно неразрывно. Не мудрствуя лукаво скажу, что это один город — название никогда не меняло его сущности, а самое главное — не меняло отношения горожан к нему. Если такое отношение было у человека — любовь, чувственный нейтралитет, ненависть, — это зависело не от названия. Хотя мне нравится название Нижний Новгород — просто потому, что город был этим именем назван, менять его не стоило. И то, что оно было возвращено, более чем справедливо.
— Вы говорили о сущности города. Какова она, по вашему ощущению?
— Я этот город люблю. Я здесь прожил свою жизнь. И рассуждать объективно о сущности того, что любишь, человеку очень трудно — будь то город, дело или другой человек. Есть вещи, которые мешают объективности, — это самые дорогие вещи, которые вообще есть в мире. Самые ценные. Но если попытаться абстрагироваться от них, я вижу сущность Нижнего как очень полное выражение сути самой страны, в которой я живу. Здесь все ее пороки, достоинства, основные черты выражены гораздо ярче, чем во многих других городах. В столицах за флером столичности, фасадности, потребительства, порой никак не коррелирующего с реальным трудом людей, живущих там, — нет России. В глухой провинции ее, наверное, тоже нет. Потому что в России давно не патриархальный мир, сколько бы по нему не ностальгировали. А в Нижнем элементы, из которых состоит страна, — в ее интеллекте, науке, провалах, пороках, невежестве, ее промышленной сути, — все они обнаженнее. И если человек хотел бы понять нашу страну, я бы рекомендовал ему Нижний Новгород.
— Есть расхожее мнение, бытующее как минимум среди моего поколения, что город наш провинциальнее, чем он того заслуживает. Вам никогда так не казалось?
— На протяжении моей долгой уже жизни, я думаю, и в мире, и в городе произошли огромные изменения. Нам выпало жить в эпоху, когда плотность изменений, причем самых радикальных, революционных без кавычек, так высока, что мы не успеваем не только осознать и осмыслить их, мы не успеваем даже отследить их в реальном времени.
Я ощущаю себя представителем первого поколения, на век которого выпало столько разительных изменений мира. Я родился, жил в молодости в одном мире, в одной социокультурной Вселенной, а сейчас нахожусь в совершенно ином мире. И вместе с этим миром менялся и меняется город. Разумеется, я помню Горький — темный, обшарпанный и закрытый, где по центральным улицам ходили пьяноватые люди в ватниках и вечно спешили на свои заводы и НИИ. Я не сказал бы, что этот город и тогда был провинциальным, — он был таким же, как и вся Россия в тот период. Ровно в той степени глухости и закрытости. Работал исключительно на оборону, и это было неформально, но этим был проникнут весь его воздух. В новом мире с его степенью информационной открытости, как бы ни пытались ее модерировать, ограничивать и управлять ею, — в этом мире старый Горький в его прошлом обличье существовать в принципе не может. В этом другом мире живут совершенно другие люди с другими возможностями. В этом плане Нижний изменился, может быть, в большей степени, чем многие другие места в мире. Произошли разительные перемены — и внешние, и внутренние. В них можно искать хорошее, дурное, но они удивительны.
— Игорь Валентинович, а что такое поэзия? Какова симптоматика?
— Вопрос на засыпку — он в равной степени поставил бы в тупик человек, жившего в античные времена, в Средние века, новейшее время (смеется). Наверное, есть нечто общее в ощущении этого ремесла. Общность эта заключается в том, что поэзия осмысливается все-таки как род духовного служения. Суть его в том, что человек, оставаясь отдельной личностью, индивидуальностью, не служа никаким социальным группам — двору, партии или обществу охотников и краеведов, — честно рефлексирует по поводу времени, пытаясь найти иногда единственно возможную модель правильного, нравственного существования в текущем времени, текущей реальности, социальной прежде всего. Поэт ищет позицию для себя — не для других — и, тем не менее, предлагает ее миру на суд. И если случается, что огромному количеству людей кажется, что эта убежденческая, чувственная, отеческая, эстетическая позиция приемлема, верна, — эти люди благодарны поэту за то, что он как бы указывает выход, создает правильную модель жизни своими художественными средствами. Тогда он выполняет свой долг. Если поэт встает на сторону каких-либо — любых, даже самых прогрессивных — групповых интересов, он перестает служить тому, к чему призван.
— Есть актуальные поэты?
— Безусловно, такие поэты есть всегда, но понятие актуальности у нас очень мутирует. Мы живем в эпоху, когда явление становится не фактом реальности, а информационным фактом, иногда совершенно вымышленным, срежиссированным, рожденным не всегда достойными фантазиями, замыслами. Рожденными на уровне манипуляционных информационных технологий. Особенности времени — времени шоуменства и таких манипуляций — должно быть учитываемо, какие бы события и явления мы ни рассматривали.
Актуальность как таковая воспринимается и понимается людьми по-разному. И мы прекрасно понимаем, что актуальные как высокорейтинговые явления — это порождения самой что ни на есть подлости человеческого мира, создаваемые стремлением еще больше оглупить и опошлить этот самый мир и сделать его еще более управляемым. И такие книги фильмы, телпрограммы актуальны. Это глобальный шоу-бизнес, в которой мы должны включить и пользующуюся теми же приемами политику, и, к сожалению, многие явления художественного мира — часть попсы, слюнявой, слащавой, востребованной в галантерейных магазинах, парфюмерии, оформления коробок. Есть и достаточное количество стихотворцев, востребованных сию минуту. Но вероятно, есть и другое понимание актуальности, присущее людям, не ищущим досугового в культуре, а способным мучиться, думать, искать ту самую модель жизни, понимающим, что не найдя ее в течение жизни, даже не в ад попадешь — в никуда. Прожив пустую никчемную жизнь, не реализовав данного Богом потенциала, не совершив труда по формированию души. Осознающих это немного. В чем, возможно, несчастье человечества или его судьба.
— А бывают плохие времена?
— Если бы вы спросили, бывают ли хорошие, было бы легче ответить (смеется). Плохие времена бывают. Чаще, чем хотелось бы. Если посмотреть на историю человечества, плохих времен было, возможно, больше, чем хороших. И не лукавствуя, скажу, что скверность и подлость времени, в общем-то, легко измерить. И несмотря на все утверждения, что добро и зло относительны, я считаю, что у этих категорий абсолютно безотносительная суть. Плохие времена — времена, когда убиваемы огромные массы людей. И мы помним это и по истории нашей страны, когда убийства, оглупление людей, их унижение, когда злодейства мирового масштаба были основой существования госмашины, главной его характеристикой. Говорить, что эти времена закончились, несмотря на мнимую, вязко стагнационную суть текущего времени, нельзя, Эмилия, — форма убийства меняется. Достаточно вспомнить о том, насколько уменьшается ежегодно количество наших соотечественников. Это потери, которые сопоставимы с потерями в полномасштабной войне. Просто методы ее ведения изменились самым радикальным образом. Помните о духовных потерях. Поскольку обретая свободу, которой мы предположительно должны наслаждаться на протяжении последних двадцати лет, мы многое теряем. Я не ностальгирую по советским временам. Но я должен сказать, что с ощущением потенциала страны, причастности к значительному, великому, мы теряем важнейший элемент качества жизни. Нам пытаются объяснить, что качество жизни — это качество еды, автомобилей, одежек, которые мы носим. Да, так и есть, но есть еще и духовная составляющая этого качества: достоинство человека, та самая причастность к большому, на которую он может внутренне опереться, — без этого человек лишается главного. Даже если он ест пищу без ГМО, ежедневно бегает в парке и много путешествует по миру.
— У вас ведь наверняка выстроилась полярность в восприятии людей — от самых положительных до самых негативных проявлений их природы. Можете поделиться?
— Я начал бы с достоинства. Оно не имеет ничего общего со спесью, тщеславием. Чувство собственного достоинство очень прямо коррелирует с ощущением человеком Бога в себе, когда он чувствует себя драгоценной частицей мира, Вселенной и Бога, который закладывает в него определенные качества и требует их реализации. Рядом с достоинством стоит честь… Я уже не рискую впадать в объяснения того, что это такое. Настолько это плотно захламленное понятие. Суть этого понятия была ясна, когда люди в шляпах с перьями со шпагами на боку говорили: «Сердце — дамам, жизнь — королю, душу — Богу, честь — никому». Пафос финального выпада утрачен — его невозможно объяснить людям заново. И самое ужасное качество соответственно противоположное — потеря чести и привычка к жизни в этом состоянии, когда люди начинают воспринимать жизнь в бесчестьи нормой, естественным обстоятельством бытия, ощущением тяглового раба, который живет в подлости как в естественной среде. И утрата собственного достоинства — когда человек забывает Бога в себе, когда не понимает, чего стоит. Или возможно, не стоит ничего, когда пытается заменить это чувство бесконечным приобретательством, вещизмом и провозглашает принцип «каждый человек стоит столько, сколько он имеет». Да нет, друзья мои. Человек стоит прежде всего столько, сколько он умеет сделать — доброго, хорошего — для других. А сколько он имеет во времена, когда имеемое отнимается у создателей ценностей откровенным бандитизмом, его разрушает. Хуже того зачастую оно априори его унижает.
Эмилия Новрузова