12-08-31
Культурный слой
Олег Рябов: «Я знаю, что мне брошен вызов»
У известного нижегородского поэта, издателя, антиквара и большого друга «Новой» в Нижнем» Олега Рябова вышел сборник стихов — «“Утки не возвратились”. (Четыре тетради)». Мы поздравляем Олега Алексеевича с новой книгой и представляем небольшую печатную презентацию — почти полтора десятка стихотворений.
Казанская
Что ты так печальна, Богородица?
Складочки на тонкой переносице,
А в глазах — не радость, а мучение.
Знала Ты Его предназначение!
Знала Ты, что сбудутся пророчества:
Крёстный путь
в безмолвном одиночестве,
Горечь славы и непонимания,
Через страсти — вечное признание.
Все легенды, чудеса,
весь поиск истинны,
Сколько будет книжек понаписано,
Сколько Ты подаришь вдохновения!
А сейчас во взгляде — лишь сомнения.
Будут храмы возводиться
Твоим именем,
В них — гореть лампады негасимые.
Но печаль в глазах твоих проносится,
И грустишь Ты, Мама — Богородица.
Болезнь
Мамочка, согрей меня —
Я опять болею!
Тополь, листьями гремя,
За окном белеет.
Я укрылся под тремя,
Но не помогает.
Мамочка, согрей меня,
Мамочка, родная.
Подоткни, как ты одна
Это сделать сможешь.
Не дождусь я, видно, дня,
Не унять мне дрожи.
Обними, подуй — тепла
Что-то не хватает.
Чудятся мне стоны, плач,
Птиц противных стая.
Мамочка, прошу — согрей,
Пусть не в этом мире!
…Ночь жирует во дворе,
Ночь в пустой квартире.
***
Буду поточней в диагнозах,
А в прогнозах — порасплывчатей.
Ах, какими стали разными
Мы с тобой за редким вычетом.
Нет — не изменились принципы,
Лишь другими стали цели:
У тебя глаза повыцвели,
Мои мысли посветлели.
Так остался неразгаданным
Грустный нашей жизни ребус,
Будь что будет: рай ли, ад ли — нам
Всё равно конец нелепый.
***
Родины любовь
Легка и ненадёжна.
Родины любовь —
Всегда по бездорожью.
Вся из ям она,
Или конь ослеп?
Ну хотя б луна —
Хоть какой-то свет.
А пойдёшь пешком —
Так фонарь разбит,
Да от мужиков
Всех вином разит.
Каждый год — зима,
Через год война!
Рожь не скошена —
Да кому она?
Вор по улице,
Словно царь, идёт,
Не сутулится —
Он своё крадёт.
Мы и Родину
Можем, словно грош.
Мы же проданы!
Кому? Не поймёшь.
Мэри
Налей нам кружки пополней —
Мы не боимся суеверий
И при такой большой волне
С утра уходим в море, Мэри.
Налей нам пинту про запас,
Чтоб захлебнулись в глотку двери.
Ведь только мы, никто за нас
Не выпьет в этом мире, Мэpи.
Налей и сильно не жалей
Нас, мы не воры и не звери.
Одна лишь ты на всей Земле
Нас любишь, ласковая Мэри.
Налей, и если никогда
Не встретимся — в том
нет потери:
Нас ждут другие города,
А там нас ждут другие Мэри.
***
Захару Прилепину
Я сам себе — двугривенный,
Подбросил, и кручусь.
Есть у меня два имени,
Каким оборочусь?
Сомнения — для слабых,
Расчёты — мудрецам.
Я сам себе забава,
Я в поисках лица.
Мне не до уваженья:
Я выбираю роль.
3 вон, воздуха движенье,
И я опять «орёл».
***
Сталистость Финского залива —
Предчувствие предгрозовое.
Ложится изморось брезгливо
На крыши, яблони, заборы.
Шипя, вылизывает беззлобно
Песок неспешная волна.
Мартыны спят на тoлстолобых
Прибрежных чёрных валунах.
В преддверье скорого ненастья:
Тумана, снега или льда,
Как пульс у спящего в запястье,
Спокойна над заливом даль.
Но вот — пора! Уже чернила
Не высыхают по утрам.
Всё очень холодно и мило —
Пришла осенняя пора.
***
Наутро снегом контур веток
Был выверен, как первый оттиск
Гравюры. Как по трафарету,
Отличник выверяет пропись,
Так сад застыл, себя являя
В какой-то новой ипостаси.
Гребёт застывшими граблями
В застывшей убелённой страсти
Новопреставленной природы
Сад. Что же тебе снится,
Сад? В ветках каплей инородной
Желтеет яблочко синицы.
***
Когда ещё играл я в прятки
И стыла в жилах боль войны,
Не знали мы такой вины:
Что не вернулись в сорок пятом
Отцы и братья-пацаны,
А матери вокруг — солдатки.
Так почему же я теперь
Стесняюсь тех, чей принцип низок.
Я знаю, что мне брошен вызов
Лишь пересчётом тех потерь.
Потери грязью не забрызгать
Всей этой своре трепачей.
Там каждый первый был герой,
А каждый павший был бессмертен!
Нельзя проверить — так поверьте,
И верить надобно порой!
А в этой жизни круговерти
Я лучше в прятки с детворой.
***
Мелеет Европа. Уже на её берегах
Трава беспородная,
грязь и какая-то тина,
Пасутся стада, по колено
пьёт воду скотина,
И все задаются вопросом —
случилось когда?
Как? Как утончённая Греция
выпала в прах?
Когда укрепления Рима опали в руины?
И вот: во дворцах королевских —
не мрамор, а глина,
Бредёт по Европе не призрак,
а ужас и страх.
Уже европейское право
использовать прямо
Не надо всем тем, кто её
бороздит без стесненья
Их говор гортанный, цвет кожи,
сумбур украшений
Прелюдия, нет — не комедии,
может быть, драмы
Я не ретроград, и я не отрицаю
всё скопом,
От грязных сапог
можно вытереть тряпкой след
Походных костров — не боюсь:
это сажа да дым
Но я сожалею, что быстро
мельчает Европа.
***
Я лежал на земле,
И она пахла кровью и прахом.
И за тысячи лет
Этот запах стал запахом страха.
Она пахла войной,
Она голодом пахла и горем,
И прогорклым вином,
Ну, и ложью придворных историй.
Скорбный апофеоз:
Запах смерти стоит на планете,
Реки вздохов и слёз
Растворяя в безбрежности Леты.
Горбовский, 80 лет
Могу представить Блока
Согбенным старичком:
Жена белеет сбоку
И тросточка крючком.
Глеб Горбовский «Есенин, 80 лет»
Могу представить Глеба,
Ну лет так двадцати:
Стакан, горбушка хлеба,
Девчонки и стихи.
Кудрявый, непослушный,
Влетает в тридцать он.
И в тридцать он, как Пушкин,
Задорен и влюблён.
Вкусив земного сора,
Презрев хулу и лесть,
Глеб запорхнул и в copoк
Легко, в один присест.
И, переживши Блока,
Он встретил пятьдесят,
Оглядываясь неловко
Куда-то там назад.
Шпана и матерщинник,
Глеб весь — в СССР:
Без дачи, без машины,
Но он пенсионер.
Потом пошли утраты
С крестами каждый год…
Поэзии солдаты…
Но семьдесят его!
Господь ведёт не слепо
Поэта по земле.
Тут — промысел, а Глебу
Лишь восемьдесят лет.
***
Вот так — итог; ещё виток.
Ещё мы — возраста измен…
Ещё мы — воздуха поток,
Ещё не надо перемен,
Ещё не падает листва
С осины денежкой звеня.
Ну так и что, что за полста,
Полста — пока ещё зенит.
Ещё, не зная про латынь,
Поём мы вместе ноту «до»
Ты дома у своей плиты,
А я? Я строю этот дом.