12-09-28

Общество

О городе Горьком замолвите слово

Ровно 80 лет назад на карте Союза Советских Социалисти­ческих Республик появилось новое название — город Горький. Город Нижний Новгород временно перестал существовать. Это случилось 7 октября 1932 года. И этот юбилей будет забыт нижегородцами, большая часть которых родилась горьковчанами.

Как не будет отмечаться и другой юбилей — 120 лет литературной и общественной деятельности писателя Максима Горького. Кстати, тогда — в 1932 году — именно 40-летие этой самой деятельности и стало формальным поводом для переименования.

Город Горький прожил всего 58 лет — на десять лет меньше самого писателя. И только четыре из них Горький и Горький жили вместе. Память об обоих сегодня стирается… за ненадобностью? За сомнительностью? За неоднозначностью?

А все-таки он был — этот город. Лично я родился именно в нем, что бы там ни было написано в паспорте. И будучи еще мальчишкой, почему-то радовался, когда в 1990 году этот город стал носить новое старое имя — Нижний Новгород. Мне казалось, что это означает перемены. Мне думалось, что новое имя — это новая жизнь, новые, яркие краски. Что это начало чего-то очень свежего, молодого, дерзкого. Как литература Горького почти 100 лет назад.

Сегодня я, горьковчанин, не узнаю свой город. Ни тот, что был, ни тот, что нарисовал себе мальчишкой в 11 лет. Ни того, ни другого нет. Нижний Новгород к 2012 году стал временной дырой. Дырами. Он как-то существовал первые 390 лет — но мы не знаем и не помним, как. В нем что-то происходило в XVIII–XIX веках, но немногочисленные деревянные и каменные свидетельства того времени разрушаются — кто сам, кто не без помощи. А потом настали 90-е годы XX века, а потом — «нулевые» и эпоха Валерия Шанцева.

Я знаю, что площадь Горького, возможно, доживает последние дни (отдадут ее на растерзание чужим людям, присланным оттуда же, откуда и памятник Горькому), что о советском прошлом легче забыть и что 5 октября имя Горького не назовут на церемонии «Человек города»…

И да — теперь это знает каждый — было нижегородское ополчение. Ему — 400 лет. И лишь это — наша история. И даже в День города мы говорим не о Юрии Всеволодовиче, а о Козьме Минине. И даже, как рассказал мне недавно политолог Евгений Семенов, безвкусный памятник отцам-основателям в Нижегородском кремле частью самих горожан воспринимается как памятник тому же Минину и менее вспоминаемому Пожарскому.

Кстати, забавный факт. Все знают, что знаменитый памятник Минину и Пожарскому изначально предназначался Нижнему Новгороду, но достался Москве. Мало кто помнит, что памятник Максиму Горькому планировали установить в столице, но отправили все-таки в Горький — на родину писателя и на площадь его же имени.

Сегодня я гуляю по этой площади, смотрю на эту, кажется, треснувшую работу гениальной Веры Мухиной и понимаю, что, возможно, я какой-то неправильный нижегородец, потому что меня совершеннейшим образом не волнует тема ополчения. Далеко. Непонятно. Искусственно что ли. Лубочно как-то.

Я иду по скверу, который сам по себе — памятник советской ландшафтной архитектуры, и рисую себе картины несостоявшегося праздника. Я думаю о том, каким бы мог стать юбилей города. Того самого, кстати, города, в котором и гигантский автомобильный завод появился, и Победа ковалась, где делали известные на весь соцлагерь корабли, подводные лодки и самолеты, где работали величайшие изобретатели и ученые. Города, о котором кроме нас, может, мало кто знает, потому что большую часть своей жизни он был закрытым от внешнего мира. Города, которому так много чего есть о себе рассказать.

Я представляю себе масштабный фестиваль советской культуры — изгнанной, забытой, оскверненной за свою связь с режимом. Но актуальной и модной своей эстетикой настолько, что событие это могло бы выйти далеко за пределы одного региона. Стать явлением культурной жизни страны — таким, каким никогда не станут театрализованные исторические реконструкции мининских подвигов.

Я вспоминаю недавнюю идею депутата Гордумы Дениса Москвина о создании музея Нижнего Новгорода, но возражаю, что такой-то музей у нас есть — краеведческий, тот, что стал почему-то залом приема официальных делегаций областного правительства. А вот музея города Горького нет. Совсем-совсем нет. Музей социалистического быта в какой-нибудь обычной хрущевке или сохранившейся еще народной стройке — формат, не освоенный в России, но очень и очень востребованный, например, в Европе. Я хотел бы, чтобы такой музей был.

А еще я вспоминаю слова Валерия Шанцева о том, что Нижний Новгород объединяет. Хорошие слова. И слова об общей истории — хорошие. Но вот только не являются события 400-летней давности нашей общей историей. По факту не являются, ибо не жили мы там. А в городе Горьком мы — не Шанцев — жили. И когда-то любили его.

С площади Горького я прохожу на Ильинку, где догорают последние деревянные дома 1917 года постройки. Дохожу до Сергиевской, где стоит домик Каширина. И понимаю, что помимо Болдинской осени в Нижнем Новгороде должны быть и Горьковские дни. Что творчество его — Горького — заслуживает нового прочтения, нового осмысления, нового восхищения и признания. И что про музеи типа домика Каширина нижегородцы могли бы вспоминать чаще, чем когда ругают несчастный стрип-клуб по соседству. Спасибо тебе, стрип-клуб — благодаря тебе кто-то вспомнил про детство Алеши Пешкова.

Я иду и улыбаюсь, потому что в голове моей — такое яркое, такое разноплановое культурное событие: фестиваль советской культуры и совмещенные с ним Горьковские дни. И мне хорошо.

Но я знаю, что такого не будет. Что площадь Горького, возможно, доживает свои последние дни и отдадут ее на растерзание чужим людям — присланным (ирония судьбы) оттуда же, откуда и памятник Горькому… Что о советском прошлом легче забыть, чем понять, простить и принять… И что 5 октября имя Максима Горького не назовут на церемонии «Человек города»…

Поэтому праздника не будет. То есть будет, но не 7 октября. Бог с ним. Вот только если ты, дорогой читатель, был когда-то и горьковчанином, не откажи себе в чашечке вкусного чая с баранкой или в стопочке водки. И хотя бы про себя замолви словечко о городе Горьком. Не чокаясь.

Максим Калашников