12-11-24

Культурный слой

Нижегородская повесть Андрея Коротина. Глава восьмая

От Москвы до Британских морей

— Лёха, представляешь, сколько нам смотреть на эти деревья? Пять, блин, точно таких же нескончаемых сентябрей…

— И пять октябрей. Надо погоны допришить, а то скоро в баню строиться.

— И пять октябрей, да.

С Лёхой Гусевым, по прозвищу, само собой, Гусь, мы некогда делили одну группу в техникуме. Правда, за необузданный норов его оттуда выпинули курса с третьего, но жизнь не пожелала нас разлучить вовсе. Спустя полтора года он обнаружился в моих соседях по взводу и койке в военном училище, куда нас угораздило синхронно поступить. В роли армейского другана он оказался незаменимей некуда. Причём на всю дальнейшую жизнь.

Несмотря на то, что армия находилась в родном городе, первые ощущения были препоганейшие, — будто бы навсегда переехал в чужой далёкий город. И хотя свой и родной отлично был виден из окошка казармы, доступней от этого он никак не становился. Вся предыдущая жизнь чудилась поставленным на паузу фильмом.

Однако с той стороны забора никакой паузы никто не нажимал. Кино было в самом разгаре, и каждый его фрагмент вполне претендовал на звание самого интересного.

Цван переехал на другой конец города и быстренько соорудил свою собственный бэнд под кодовым названьем «Мы из сказки». Мало того из спальни своей новой квартиры он учудачил небольшую звукозаписывающую студию, и теперь с удовольствием шлёпал альбомы всем — себе, нашему общему соратнику Пашке, Женьке Киселёву и его группе «Выстрел» и много кому еще. С ещё большим удовольствием Саня принимал различного толка гостей, бутылки после которых он сдавал, по его словам, балконами.

Коля быстрыми шагами устремился гитаристом в Женькин «Выстрел». На мой вопрос, продолжим ли мы по возвращении из армии наши музицировния, смущённо ответствовал: «Не знаю, Андрюх. Я теперь в «Выстреле». На этом самом месте мы и расстались. Группы больше не было, зато была Красная Армия, что тоже неплохо. Ничего, думалось, потерпим. Если она, эта самая армия есть, — должен же в ней кто-то служить? Послужу, отец вон пограничником был, деды вообще воевали оба. И ничего, нормально.

Побросав окурки, мы с Гусём вышли из окружённой деревьями с побелёнными кронами курилки и понуро побрели в казарму. В этот вечер предстояло много дел — приладить погоны и шевроны к «хэбэшкам», к «парадкам» и шинелям, насобачиться пришивать подворотнички, «чтоб нитку не видно было», получить постельное бельё, постричься, побриться и вымыться в бане. Со второго этажа, из расположения пятикурсников, дурью орало: «… Ржавый бункер/Моя свобода/Спелый пряник засох давно…» Гусь, тут Летова слушают, слышишь? Слышу. А кто это?

 

Где твой брат?

Где твой друг?

 

— Маршируем к заветной столовой самым дебильным маршрутом, обходя весь периметр училища, плац и штаб, где непременно придётся отдать воинское приветствие всем строем какому-нибудь полковнику. «Большой круг» это называется, когда путь к столовке вместо двухсот метров увеличивается до километра, чтобы попутно отточить строевое мастерство и песенную выправку.

Вдруг картинка рвётся, комкается и выбрасывается. В идиллию привычно белых бордюров и крашеных зелёным заборов вклинивается фигура, идущая вразрез со всеми уставами воинской и караульной службы. Древние башмаки, чумазые тёртые джинсы, моряцкая чёрная бородища, круглые очки… Ё-моё! Женька! Киселёв Женька! Идёт по тротуару, прёт плакат, посвящённый устройству карбюратора какого-то там армейского грузовика. Отвожу глаза — рядом шагают Гусь, Пипс, Бэтл со своими медведями, сержант Вася Пономарь покрикивает на весь наш сброд. Поворачиваю голову снова — Женька. Ну так же не бывает!

Единая строевая плоть неделима, ей по барабану, кто такой Женька Киселёв. Ритмично, словно паровоз, она увлекла меня в сторону столовой, где уже грохотали чугунные кастрюли с варёной капустой, алюминиевые тарелки с кашей из сечки и консервов, и железные кружки с чаем, который заваривали, судя по вкусу и размеру листьев, из лопухов. Откуда тут взялся Женька? Вот вопрос. Фиг отпустит теперь, пока не увидимся вблизи.

Рота, отбой!

— А что у вас за непонятки тогда с Резиновым получились? — спросил Гусь как-то после отбоя. (Ну, вы помните эту историю из прошлой главы.)

— О, ты в курсе? Какие там непонятки. Парню враги привиделись в нашем лице. Собрал бригаду человек пятьдесят…

— …побольше, человек восемьдесят. Я там был, — перебил Гусь.

— И что ты там делал?

Гусь рассказал, как однажды к ним во двор пришёл Резиновый и попросил поддержать его инициативу по моральному устранению неформальных элементов в славном городе Кстово. У «пацанов при понятиях», к которым Гусь себя, несомненно, причислял в то время, было принято поддерживать друг друга по первому свисту, а вот лишних вопросов задавать принято не было.

— И что, ты попёрся? Ты ж меня уже знал, и Цвана, и Пашку.

— Ну а что, Андрюх. Я бить никого не собирался, просто посмотреть.

— Ты не Гусь, Лёха. Ты баран.

— Ну ладно тебе, что ты. Это ж давно было, ещё не дружились.

— В прошлом году! — раскипятился я.

Стало понятно, как Резиновый собрал такую шоблу. Таких Гусей было по пять-десять лбов в каждой подворотне, которым «просто посмотреть, не бить же». Все и попёрлись: «Одно же дело, пацаны, делаем, неформалов гоняем. Святое дело-то!» Днём во двор забежал какой-то малолетний лупень в тельняшке и трико с лампасами, выпалил с ходу: «Вам Резиновый стрелу забил сегодня в 6 вечера! Сказал, можете звать народу сколько хотите!», и только его и видели. «А если у нас на вечер другие планы, и он нам со своей стрелой не нужен, ничего он не сказал?» — крикнул мальцу вдогонку Цван. «Пошли, Джефф, к тебе. Брату позвонить надо».

В пять тридцать маленький джеффовский дворик был битком набит народом. Пришли знакомые металлисты во главе с Кешей, человек десять всевозможных одноклассников-одногруппников и сочувствующих, приехал Цвановский брат с друзьями на двух «Жигулях».

«Двадцать пять человек, — сосчитал Цван. — Думаю, продержимся. Не сотню же он приведёт?». К шести вечера так никто не появился. Не было никого и в семь. А в начале восьмого приехали милицейские УАЗик и «буханка». Оттуда вышли форменные барышня и джентльмен, вежливо попросили всех разойтись, а человек семь — в их числе Цвана, меня, Джеффа, Колю, — пригласили в карету, проехать в отдел для беседы.

В кабинете нам, волосато-серьгастым юношам, была прочитана лекция о возможных вредных для здоровья последствиях посещения «стрел», о культуре общения в среде противоборствующих молодёжных группировок, а так же было дано напутствие «иттить уже по домам с молитвою», подобру-поздорову. После отчаянных кивков и честно-неформальских слов дежурный сержант проводил нас до дверей, карету, правда, не предложил.

Шли в недоумении. Какого рожна они приехали вообще? Так задумано что ли было? Наши не вызывали, точно. «Брательник ещё дураком обзовёт, — бурчал Цван. — Нужны ему эти менты. Водки надо взять, сядем на «Красной», подумаем, что к чему». Туда и направили свои беспутные ноги. Темнело.

Расселись кружком, выпили, закурили. И тут, словно в театральном антракте, сначала потихоньку, затем всё громче, ближе и гуще, вокруг загудели голоса, и стройка наша начала наполняться незнакомым доселе людом, негромко разговаривающим и громко сплёвывающим. Вот и по нашу душу, кажись, чуваки. Человек двадцать-тридцать, много. Нас восьмеро. Что делать будем?

— Короче, разливай, спокойно, не оглядываясь, допиваем, потом так же спокойно идём на выход, на народ внимания не обращаем. Если начинается свалка — разлетаемся в стороны: вы — за Самбо, к лесу, вы — в сторону ДК, вы — к Детскому городку, мы — в сторону бульвара. Все теряемся в потёмках. Ну, быть добру!

Вышли. Мама дорогая… Там ещё человек сорок… Убьют, если сглупить. Гости молча расступались и пропускали нас, некоторые здоровались. Никакой агрессии.

— Эй! А вы куда пошли? Аллё! — вот и Резиновый проснулся, родной.

— Стоять! Кому сказано! — за нашими спинами послышался топот пар эдак десяти человеческих ног.

— Иди ты, обезьяна! — не вытерпел Цван, и тут же получил в ухо чем-то железным. Саня с разворота, не глядя, ответил и крикнул: «Валим!» Валилось легко и невесомо, наверное, благодаря топоту и шумному дыханию толпы за спиной. Согласно боевого расчёту, мы с Колей устремились в сторону школы Самбо, к лесу. За спинами постепенно стихло.

— Команда «Отбой!» была, почему слышу разговоры?

— Дежурный по училищу пришёл, Гусь, тише говори.

— Я думал, вас затопчут, если догонят. Цван там кому-то нос сильно расколотил по ходу дела. Резина потом очень злой был, что никого ваших не поймали. Его посадили через полгода, слышал? Они в хату залезли, вдруг хозяин вернулся, Резина его топором и зарубил. Десятку дали.

 

(Продолжение следует)

Андрей Коротин