12-12-01

Культурный слой

«Нижегородские музеи недружелюбны к своему посетителю»

«Новая» в Нижнем» представляет печатную версию очередного заседания сообщества «Культурного фронта», которое в том числе работает в режиме дискуссионной площадки. Один из форматов — «Мужские сообщения». На последнем ноябрьском заседании участники проекта продолжили обсуждение аспектов культурного патриотизма. На этот раз говорили о музеях.

Павел Плохов: Мне очень тяжело объективно оценивать актуальность нижегородских музеев. Но первое, что я хочу сказать, — все музеи нужны. А во-вторых, музеям — это я знаю и по своему опыту, и из общения с музейными работниками — нужна свежая, молодая кровь. Это движение происходит очень тяжело. А в-третьих, нужно развитие частных музеев. В первую очередь в связи с последними событиями: по благоустройству город поднялся вверх за счет новых дорог и метро, а «начинки», самого смака нет. Предложений по частным музеям было много, но пока люди боятся их реализовывать. Причин для страха много — это ведь вообще новый формат. Александр Лавров начинал с этого. У него игрушечный музей работает и радует посетителей. Но я бы не сказал, что это полностью частный музей, потому что ему предоставляют помещение. И я думаю, если бы это было его личное помещение или помещение, отданное ему в долгосрочную аренду, все было бы еще интереснее и красивее. Должны существовать не только государственные и частные музеи, но и уличные. За рубежом они представлены в полной мере, в Москве — в куда меньшем объеме, в Питере — таких музеев совсем мало. У нас это направление в нулевом, зачаточном состоянии. С моей стороны было много предложений совершенно разным людям. Причем были не просто слова, а прописанные программы. Я участвовал в потанинском гранте, подавал заявки, но на определенном этапе не проходил — думаю, из-за своей неопытности. Предлагал именно формат уличных музеев, что в связи с развитием города, той же Рождественской стороны и Покровки, просто необходимо. Есть разработанные бизнес-планы. К кому с этой идеей обратиться — уже задача менеджеров.

Максим Калашников: Нам впору задаваться вопросом, почему у нас вообще нет краеведческого музея как такового. Он когда-то был, но перестал существовать. Отвечая на вопрос, какие музеи нам нужны, я бы сказал, что нам, в первую очередь, нужны интересные музеи — музеи чего угодно. Здесь, наверное, вопрос не в том, что, а в том, как это должно делаться. Интересным можно сделать любой музей. Но, на мой взгляд, в нашем городе этим никто не занимается. Лично для меня существует только один музей — это «Арсенал», потому что там хоть как-то заботятся о том, чтобы я в этот музей пришел.

Павел Плохов: «Арсенал» — это выставочное пространство, а не музей. Все-таки это разные вещи.

Максим Калашников: Да, но я как потребитель, не вижу большой разницы. У нас нет музея истории города, неважно — Нижнего Новгорода или Горького. Проблема наших музеев в том, что они просто существуют: мы не знаем, чем они занимаются, не знаем, кто туда ходит, не видим их заинтересованности в том, чтобы мы, нижегородцы, туда пришли. Априори действует такая установка: мы — музей, храм искусства, значит, к нам должны идти люди. Только вот уже не должны — уже другое время. Как любой ресторан, любое коммерческое заведение борется за своего клиента, так, на мой взгляд, должны и музеи бороться за то, чтобы к ним ходили люди.

Дмитрий Гительсон: А что значит интересный музей? Аудио- и видеоэффекты, инсталляции, постоянно меняющаяся экспозиция?

Максим Калашников: Постоянно меняющиеся события должны быть определенно. Не знаю, как музей может просуществовать на одной постоянной экспозиции.

Сергей Судьин: Сколько раз можно прийти в один и тот же музей? Особенно взрослому человеку, который легко запоминает впечатления и музейные объекты, которому не требуется, как ребенку, обновлять свои знания? У Художественного музея ведь постоянная экспозиция, поэтому часто туда ходить не будешь — раз в год в лучшем случае, а то и раз в пять лет. Еще одна причина, по которой люди не ходят в музеи, — это отношение к посетителям. Я бы сравнил музеи с православными храмами: есть хорошие, а бывают плохие. Приходит бабушка, которая шугает, и люди не хотят в эту церковь идти. Есть такие, где встречают по-доброму, и туда люди ходят. А музейные работники — такие же примерно бабушки. Это стиль нашей жизни. И музеи, получается, сегодня существуют для музейных работников.

Есть глобальные музеи — художественные, исторические, с большой экспозицией. Но этими экспозициями можно обмениваться. Должны функционировать законы сообщества. Задача музея — совершить временный обмен. Честно говоря, я бы часть запасников вообще продал. Есть вещи, которые были экспроприированы в 1917–1918 годах, и теперь много таких неценных вещей лежат в музеях. Надо покупать что-то новое, современное. В Америке есть такая тенденция: иногда продают часть фондов и покупают современное. Шаги в этом направлении могут быть разными. Конечно, они сложные с законодательной точки зрения, но кто-то должен шевелить этот процесс. У нас много специальных музеев. Заниматься ими — дело крупных компаний и бизнесменов. Есть же у нас интересующиеся люди. Мы знаем, кто владеет мощной недвижимостью, — и эти люди интересуются искусством, покупают арт-объекты для себя. Но, может быть, они когда-то захотят ими поделиться.

Дмитрий Гительсон: А как появилась выставка к 400-летию Ополчения? По сути, ведь вы сделали то, что должны были сделать наши исторические музеи для привлечения внимания к теме.

Сергей Судьин: Случайная идея. У меня появился альбом на тему «Минин и Пожарский», купленный в антикварном магазине. Он пролежал лет пять у меня дома. Потом появилась мысль собрать в рамках одной выставки все, связанное с Мининым и Пожарским и Смутой. Сейчас наша выставка работает в театре «Вера». Если эта экспозиция достойна музея, то я хотел бы ее подарить впоследствии. В музеи не должны попадать случайные вещи. А таких сейчас в российских музеях много, особенно в запасниках. Музей — это память человеческая. В переводе — дворец муз. Там должно быть культурное пространство, а не проходные вещи, которые из какого-то дворца забрали в свое время, и которые, раз поставили клеймо, должны там лежать. Надо начинать двигаться.

Дмитрий Гительсон: Есть музеи, которые выпадают из нашего поля зрения: музей науки «Нижегородская радиолаборатория», музей истории ОАО «ГАЗ», уникальный музей «Домик Каширина» — как быть с ними?

Александр Лавров: Музей ГАЗа очень интересен, но туда не попадешь. Нужен специальный штат сотрудников, как в планетарии, где умудряются набирать публику на каждый сеанс. Но они специально занимаются продвижением, а не просто сидят с установкой «идите к нам».

Лев Харламов: Я хочу ответить как потребитель, потому что сейчас очень активно хожу в музеи именно как отец, и для меня очень важно семейное посещение музеев. С этой точки зрения, рассматривая нижегородские музеи, я хочу сказать, что буквально позавчера я узнал о том, что в Нижнем Новгороде существует музей трамваев. Когда я приезжаю со своими детьми на родину в Челябинск, — первое, куда они, дети, просят меня пойти, — музей паровозов. Они туда ходят каждое лето — потому что это контактный музей. Я думаю, что трамваи не менее интересны для них, чем паровозы. Что касается музея ГАЗа, я сам был там дважды. На меня это произвело очень большое впечатление, хотя я не очень интересуюсь историей автомобилестроения, прямо скажем. И мои дети хотят туда попасть, но это нереально, потому что он всегда закрыт. Попытки туда попасть натыкаются на ответ «Приходите по звонку — мы вам откроем». Когда мы говорим, что придем тогда-то, они спрашивают, сколько нас. «Четверо? Мало. Приходите человек пятьдесят, хотя бы тридцать». То есть необходимо водить классы. Это все та же история, которая существует в ТЮЗе по отношению к семейному зрителю. Я, например, не могу попасть на спектакли со своими детьми, потому что они идут в то время, когда мои дети в школе. И это осмысленная политика. Музей ГАЗа формирует такую же систему потребления: в музей можно ходить только классами. То есть семейное потребление закрыто.

Второе место в городе Челябинске, куда просятся мои дети, — краеведческий музей. Туда меня водили в детстве, сейчас он отстроен заново, потому что старое здание музея естественно располагалось в соборе и, конечно же, было передано РПЦ. Совершенно шикарное отстроенное здание. Его уникальность в том, что в этом музее работают две экспозиции. Одна — для всех, другая — для дошкольников. Вся история от первобытно-общинного строя до сегодняшнего дня Челябинской области показана с расчетом на дошкольников. Там почти нет оригинальных экспонатов и очень много муляжей. Но это интерактивный музей, в котором можно ходить, трогать, попытаться добыть огонь. Мне кажется, эти два направления — семейность и интерактивность — очень важны для современного музея. И эти два направления не активированы ни в одном нижегородском музее. Опять же — я не говорю о выставках и выставочных центрах.

Теперь о моем последнем опыте посещения Нижегородского государственного художественного музея. Главное впечатление как раз в том, о чем говорил Сергей Борисович, — бабушки-вахтеры правят миром. Я наткнулся на это лично. Мы пришли, и я был неприятно поражен достаточно высокой стоимостью, потому что цена билета в моем случае умножается на четыре. Я не остановился на пороге, но вздрогнул. Я ожидал увидеть цену до 100 рублей за билет, а она сильно превышает эту цифру. Мы зашли туда в 16:00, я задал вопрос, во сколько закрывается музей. Мне, естественно, с должной интонацией сказали: «Вот написано — в 18.00». Мы ровно один час смотрели экспозицию на первом этаже музея как грамотные люди, планирующие свою жизнь, затем поднялись на второй этаж — в 17.00, а в 17.15 к нам стали подходить бабушки и начали говорить: «Вы бы быстрее шли из зала в зал — тут еще много всего». Мы удивились. Но чем дальше, тем больше компьютерная игра «Проходите на следующий уровень» ускорялась. В 17:35 нам сказали: «Ну все, давайте уже быстрее». На этом мои нервы не выдержали, я сказал: «Все. Спасибо, до свиданья!» Мы спустились вниз. Там стоял охранник, который сказал: «Это невозможно, вы сколько ходите! Вы нас поймите — нам же еще на охрану поставить и закрыть». — «Так написано время работы до 18.00». — «Так нам же тоже домой надо». Я, честное слово, сомневаюсь, готов ли я пересечь порог Художественного музея в ближайшее время — мне надо успокоиться по этому поводу. Недавно на Facebook был на эту тему замечательный пост режиссера Кирилла Серебренникова, который в самых экстремальных выражениях пишет о том, что его настоятельно приглашали в центр современной культуры «Гараж» Дарьи Жуковой. Он решил пойти и проклял все: его пустили, а его жену охранник остановил на входе. «Мне уже очень давно не было по-мужски стыдно», — пишет Кирилл Серебренников. Завершается этот пост словами: «Я никогда больше не войду в «Гараж» при всех симпатиях к Даше Жуковой».

Дмитрий Токман: Как это часто бывает на смене эпох, одно слово может обозначать совершенно разные явления. И сегодня параллельно существуют музеи советского типа, к которым мы привыкли и от которых не успели отвыкнуть, и музеи новые, которые зарождаются в новых условиях — и коммерческих, и эстетических. Музей европейского типа требует и финансов, и персонала, и другого отношения. Главное — понять, что такое музей для нас самих, в каком виде он должен существовать. Мне лично приятно, что музеи обсуждают галеристы. Если мы говорим о том, что в музей люди должны приходить чаще, чем раз в пять лет и чаще, чем один раз в жизни, как это происходило в советское время, то музей должен думать о постоянном посетителе. Менеджмент организации должен понимать, что одни и те же люди должны туда возвращаться. Соответственно, в этом заключается задача, которую надо решать. Это ближе к галерейному формату, к выставке. Это должно быть интерактивно, семейно, коммерчески, как любое явление современной культуры. Ничего бояться и стесняться здесь не надо — это должно быть коммерчески успешно. Тогда это будет окупаться и появится стимул к развитию.

Борис Горелик: Пусть расцветают сто цветов. То есть я бы не стал вычеркивать ни один музей из сегодняшнего списка. Мы должны определиться, какой смысл мы вкладываем в понятие «музей». Думаю, у нас в городе вполне может открыться музей частных коллекций, аналог музея Зильберштейна, открытого в середине восьмидесятых в Москве. Второе — появление семейных музеев. Я бы хотел сделать в своей семье микромузей, а инфраструктура и идеология его создания могли бы быть заданы в специальной методичке. И не только я, но и многие коллекционеры об этом думают.

Музеи не имеют четкого финансирования, то есть в конце 2011 года музей не может сказать, сколько точно денег он получит в 2012-м. Это выяснится в декабре — на отчетном совещании. В таких условиях о каком-то стратегическом серьезном планировании речь идти не может

Андрей Чугунов: Мы сейчас говорили об одном и том же, и это можно считать ответом на поставленный вопрос. Все нижегородские музеи недружелюбны к своему посетителю. А недружелюбные музеи надо вычеркивать. Атмосфера создается и экспозицией, и посетителями, и помещением. Мы зачастую сталкиваемся с недружелюбностью музейного пространства, которая у нас встречается достаточно часто. По данным Тамары Ковалевой, занимающегося музеями во всех городах области, в масштабах области существует порядка 700 музеев, не считая школьных музеев. Среди них есть интересные, в том числе музей Шаляпина. В нашем разговоре мы все время перемешиваем три основных функции музеев. Основные — сбор и хранение, а также исследование и информирование людей о том, что в этих музеях представлено. Мы знаем, какие запасники у Художественного музея, и понимаем, что видим совсем мало. Мы представляем, что можно было бы сделать в Музее архитектуры и быта народов Поволжья на Щелоковском хуторе. Там ничего не делается. Это упущенные возможности. Выполнение первых двух функций могут обсуждать только специалисты. Мне бы хотелось говорить о культуре представления экспозиций.

Андрей Носов: В чем я вижу проблему музеев? Все проблемы от охранников и бабушек, которые выгоняют из музея в 17:30, возникают из-за устаревшей музейной инфраструктуры и из-за нехватки адекватных менеджеров, имеющих опыт ведения музейного дела в современных условиях, в условиях конкуренции с инфраструктурой развлечений. Понятно, что сейчас музеи не составляют никакой конкуренции кинотеатрам, показывающим массовое кино. Второй момент — в этом есть как негативные, так и положительные стороны, но по крайней мере, в федеральном бюджете идет планомерное сокращение финансирования культуры в целом и музеев в частности. Действует федеральный закон № 83-ФЗ, который позволяет учреждениям культуры зарабатывать деньги различными путями — от продажи сувениров до организации различных событий. Этот закон расширяет полномочия музея как организации, которая может вести коммерческую деятельность. Но с другой стороны, музеи не имеют четкого финансирования, то есть в конце 2011 года музей не может сказать, сколько точно денег он получит в 2012-м. Это выяснится в декабре — на отчетном совещании. В таких условиях о каком-то стратегическом серьезном планировании речь идти не может. Не может идти речи и о том, чтобы Художественный музей в ближайшие семь лет обзавелся новым современным зданием, как происходит со многими европейскими музеями. Я не говорю даже о центральных музеях. Если говорить о функциях современных музеев, то это не просто хранение или исследование, а создание такого пространства, где было бы как минимум комфортно находиться и где каждый горожанин или турист нашел чем заняться: посетить экспозицию, сходить на семейные занятия, в библиотеку, посмотреть фильм. Музей должен быть насыщен разными функциями, но инфраструктура, которая есть сейчас, — и в плане управления, и в плане самих зданий — не соответствует этим требованиям. Я не хочу обвинять руководителей многочисленных нижегородских музеев в том, что они ничего не делают. Им очень сложно сейчас выходить из этой ситуации, особенно нецентральным музеям, которые находятся в районах города.

Дмитрий Гительсон: Андрей, есть экспозиции нижегородских музеев, которые могли бы быть интересны вашему поколению?

Андрей Носов: Да, конечно. Музей выполняет функцию места памяти и места, куда каждый нижегородец может прийти и понять, почему он нижегородец, места, где он находит свою идентичность. В Нижнем полно потрясающих объектов — начиная с Нижегородского кремля, брендов, знаков, вокруг которых можно выстроить целую историю. Музей Горького — это не только страницы рукописи и стул, на котором Горький сидел. И город Горький — это целая эпоха. К этой эпохе можно столько всего притянуть. И это очень интересует иностранных туристов. Очень многие люди, которые приезжают в Нижний, говорят: да, кремль, церкви, это понятно, но мы хотим ГАЗ, мы хотим конструктивизм, хотим советскую эпоху. Когда я приезжаю в Берлин и общаюсь там с людьми, которые ходят на культурные мероприятия, они всегда реагируют на то, что Нижний был закрытым городом. Спрашивают: как это, почему? Когда выдаешь какой-то набор брендов, зацепок, они говорят, что закрытый город Горький — это супер, на это они хотят смотреть. Потому что, извините, но Кремль — постройка XVI века, не совсем точно реконструированная во второй половине XX, — это то, что есть в каждом европейском городе, не является нашей уникальностью и нашим приоритетом. Есть горожане, у которых еще жива память о советском прошлом, есть люди, которые работали на этих заводах, которые помнят 50–60-е годы. Мне кажется, одна из задач — актуализация этого контекста. Я не одобряю перекоса в сторону Ополчения 1612 года. Это, безусловно, важный бренд, но наш город должен быть в туристическом плане мультибрендовым. И каждый гость Нижнего Новгород, будь то 15-летние ребята из Москвы или пожилая пара из Германии, которая путешествует на теплоходе, должен найти какую-то зацепку. Нет смысла бить все время в одну точку, делая Зачатьевскую башню, улицу Рождественскую и скульптуры из песка, посвященные картинам Маковского. Мне кажется неграмотным канализировать усилия в одном историческом направлении.

У меня есть свежий пример. Недавно мы инициировали обсуждение будущего Александровского сада — хотели вынести мнение экспертов на суд общественности и направить власти. Пригласили в том числе представителей горадминистрации, которые занимаются туризмом и интересуются Александровским садом. Была экскурсия, нам рассказали про историю сада, ландшафтные особенности, растительность. Я подошел к женщине из администрации и спросил: «Ну как вам?» Она ответила: «Я точно знаю, что надо делать: здесь мы ставим античные скульптуры, здесь — то, что было в конце XIX века, все консервируем и водим экскурсии от этой точки и до этой». Хотя все остальные — а там было около 30 человек — говорили о том, что нужно перенимать опыт других стран и аккуратно внедрять современные функции. И никто не говорил о консервации. Весьма показательная логика, на мой взгляд. Это одна из основных проблем не только музеев, но и всей культурной сферы в целом.

 

(Продолжение в следующем номере)

 

Полную версию расшифровки ­разговора можно найти на странице «Культурного фронта» в Facebook.

 

Эксперты заседания

 

Борис Горелик — генеральный директор ГК «ТРИУМФ», предприниматель и коллекционер,

Максим Калашников — журналист, колумнист «Новой» в Нижнем»,

Александр Лавров — художник, куратор многих выставочных и музейных проектов, в частности «Игрушечного музея»,

Павел Плохов — основатель арт-галереи «Кладовка», художник, экспозиционер, дизайнер Ниже­городского государственного историко-архитектурного музея-заповедника,

Сергей Судьин — предприниматель, сделавший к 4 ноября частную семейную выставку открыток, посвященных 400-летию нижегородского Ополчения в Художественном музее,

Дмитрий Токман — журналист,

Лев Харламов — актер и режиссер театра Zooпарк,

Андрей Чугунов — журналист, главный редактор газеты «Ниже­городский рабочий»,

Дмитрий Гительсон — руководитель бюро «Агитпром».