№117 (2112), 18.10.2013
Общество
«Дайте пожить спокойно…»
По пути из русской провинции на кладбище
Говорить о жизни русской провинции — всё равно что задаться вопросом: как живёт среднестатистический африканец.
Африканец живёт по-разному, Африка — это целый континент всё-таки.
Русский провинциал тоже живёт по-разному. Россия до сих пор самая большая страна в мире.
Но суммировать кое-какие наблюдения всё-таки можно.
Есть одна вещь, которая всегда удивляет меня в бесконечных путешествиях по стране.
Ввиду того, что я пишу книжки, меня часто зовут то в одну сторону, то в другую. Помнится, однажды я поехал во Владивосток, а оттуда прилетел в Калининград. Посмотрите на карте — и оцените. Если измерять пальцами на глобусе — это полторы октавы получается.
Или недавно я был в Брянске, а через неделю поеду в Якутск. Посмотрите ещё раз, а то я сам даже боюсь узнать, где располагается этот Якутск.
Но вот что удивительно: русские люди на таких огромных расстояниях почти не отличаются друг от друга.
Да, есть некоторые речевые особенности, которые безусловно чувствуются.
Да, есть безусловное влияние тех народностей, с которыми соседствуют этнические русские. К примеру, русские на Кавказе разговаривают гортанно и отчаянно жестикулируют. Русские на Дальнем Востоке всё больше и больше сужают глаза, и понемногу приобретают то ли японскую, то ли корейскую, то ли китайскую учтивость и деловитость. Русские на Севере сливаются с северными народами до полной потери отличий. Русские в Калининграде — почти уже европейцы.
Однако что-то неистребимо русское в русских остаётся всегда — его не выжигает ни жарой, ни холодом, ни песками, ни мерзлотой.
Русские живут небогато, но те, кто в силах — ещё суетятся.
Русские не тоскуют, но сказать, что они живут весело — тоже будет неправдой.
Русские не хотят жить в России. Они хотят переехать в Москву.
Москва тем временем расползается как тесто — и понятие «провинция» рискует вообще исчезнуть в России. Зато появится 140-й и 265-й круг МКАДа.
Бывший СССР тоже не очень хочет жить у себя дома. Он вместе с Россией, и даже впереди её, стремится в Москву. Когда говорят, что в Москве живёт один миллион таджиков, миллион узбеков, и ещё по полмиллиона азербайджанцев и армян, я боюсь думать про всё это.
Москва сосёт из страны соки, а платит стране тем, что вываливает на неё помойную массовую культуру, центральные каналы телевидения и скудные, подлые, хвастливые речи политиков.
Если однажды Москва провалиться под землю, я не уверен, что Россия огорчиться.
Россия будет долго щёлкать дистанционкой телевизора и ругаться: «Ё..те, где ж первый канал-то? Ё..е, и второго нет! О, ёп..е, и третий канал пропал!»
Россияне поругаются ещё немного и пойдут по своим делам.
На вопрос, что творится в стране, едва ли не каждый житель провинции скажет: «Бардак!» И риторически спросит: «Когда ж эти кремлёвские суки оставят нас в покое?»
Так не скажет только член партии «Единая Россия». Но если члена партии «Единая Россия» вывести из поля публичного обзора и завести в ближайшую забегаловку выпить по сто пятьдесят, он спустя полчаса тоже пожалуется и скажет: «Ох, и бардак везде!» И спросит с рыданием в голосе: «Когда ж эти суки оставят нас в покое?»
Однако если вы думаете, что русская провинция скоро перевернёт страну как корыто с поросячьим пойлом — то это, конечно, не так.
Никаких иллюзий по поводу свободолюбия своего народа я давно не питаю, но момент истины для меня наступил не так давно.
Месяца три назад меня пригласили выступать в один российский город: поговорить за жизнь и за литературу в местных книжных магазинах и высших учебных заведениях.
В том городе, стоящем почти ровно посредине страны, я уже бывал раньше. Принимали просто замечательно, и я порадовался в очередной раз, что куда в России не попади, везде обнаружишь людей красивых, смелых, щедрых.
В общем, позвали во второй раз — и я с радостью согласился.
Довольно долго обговаривали программу. С собой за компанию по просьбе организаторов я прихватил еще несколько известных писателей и режиссеров.
Мы уже предвкушали душевную и веселую поездку, как вдруг мне на почту приходит анонимное послание.
Вот оно.
«От лица многих людей прошу Вас о следующем.
Не приезжайте в наш город. Для Вас это просто интересная поездка. Для организаторов фестиваля — способ пиара. Для участников встреч — повод сфотографироваться с писателями. А для многих из нас это драма. Вы не знаете, какие тут вещи творятся. Вы приедете на два дня и уедете. Скажете красивые и интересные слова. А мы не хотим остаться без работы. Действующая власть сбрасывает с поста неугодных редакторов газет, увольняет учителей, которые не хотят прислуживать на выборах, закрывает школы, что уж говорить про учреждения, в которые приедут такие оппозиционеры, как Вы, и к тому же в этом году выборы. Ваш приезд и в прошлый раз тяжело отозвался. Вам просто не говорят всего. Вы громогласный, душевный и красивейший человек, которого приятно слушать. А у нас дети и трудная жизнь, которую потом расхлебывать. И своих детей надо кормить. И работать где-то надо. Мы ж политической борьбой не занимаемся. Мы работаем. А вы приедете, и мы попадем в опалу.
Вы, наверное, и это письмо сочтете очень интересным для «литературы». Захотите его цитировать и показывать, потрясать им. Еще и организаторам перешлете. Бог вам судья. Но это не литература и даже не политика. Это простая жизнь, наша, моя. Ее очень легко сломать и покалечить по пути. И никто ни о чем даже не узнает. Вы скажете: «Надо наоборот бороться!» Да. Бороться совсем не трудно, особенно если вы делаете это два дня в чужом городе в провинции.
Вот перечитала и становится ясно, что вы, наверное, после этого только больше захотите приехать. Потому что Вы самолюбивы, как всякий борец и правдоборец».
Не скажу, что я был сильно обескуражен, но, сами понимаете, некоторое время находился в состоянии легкого душевного раздрая.
Полчаса подумал и решил ничего организаторам не говорить. И своим товарищам тоже письмо не показал. Просто решил обо всем этом не думать. Встречу готовили чуть ли не полгода — я посчитал, что никакого права отказываться не имею. Кто является автором письма, мне было неизвестно, зато организаторов я по-человечески полюбил еще после первой встречи и подвести их не мог никак.
И все на этом.
Поехал, да.
Вел я там себя корректно до внутренних брезгливых содроганий. Слова плохого про власть не сказал.
А сам все вглядывался в тех, кто встречал меня то в одном учебном заведении, то в другом, административном, то в третьем, научно-просветительском. Ведь почти наверняка тот, кто это письмо написал, тоже встречал нашу команду, сидел в зале, а потом и за одним, прямо говоря, столом — нас там, естественно, непрестанно угощали, а мы, куда деваться, угощались.
Мне почему-то очень хотелось поймать взгляд этого человека, разгадать там что-нибудь, какую-нибудь нехитрую мысль. Например, такую: «… Ну что, бузотер, явился? Сейчас будешь разоблачать компрадорскую интеллигенцию? Перья тут свои распускать?»
То на одного человека думал, то на второго, то на третьего. Дурацкое какое-то ощущение, ей-богу.
С тех пор прошло достаточно много времени, а я все не знаю, как мне к этому письму относиться.
Первое побуждение, понятно дело, было самое простое: себя оправдать, а автора мысленно затопать ногами, испепелить его и пепел развеять по ветру.
Доводов для этого у меня предостаточно.
У меня тоже дети растут, собственные, в немалом количестве, им тоже не нравится, когда у папы неприятности: а у папы бывали очень крупные неприятности, к примеру, в виде пары уголовных дел, заведенных на папу в связи с папиной неуемной общественной деятельностью.
А то получается, «у нас дети и трудная жизнь», а у меня сливки и мед.
И по поводу «… бороться совсем не трудно, особенно если вы делаете это два дня в чужом городе в провинции» тоже, понятное дело, мне есть что сказать, потому что большую часть своего времени я все-таки провожу в своем городе. Да и, кстати говоря, попасть в неприятную ситуацию «в чужом городе в провинции» куда опасней и противней, чем в родном, зуб даю. Но если авторы письма действительно уверены в своей правоте, то я вполне мог бы пригласить их приехать и «побороться» в моём городе — я сам в Нижнем Новгороде живу. Хотя бы на пару дней.
И так далее, так далее, так далее.
Мне вообще вся подобная аргументация давно знакома.
Пока я был нищ как церковная мышь и ходил, размахивая флагом, по улицам, громко выкрикивая то одно, то другое, мне иной раз говорили: «Да, ты многие вещи правильно говоришь, это наглое воровство и очевидное скотство властей, действительно, уже терпеть нельзя, но тебе ведь проще. У тебя никакой работы толком, ребенок один, как-нибудь выкормишь, ответственности ноль… А у нас обязательства, у нас коллектив, нам, прямо скажем, есть что терять. Понимаешь?»
Я, честное слово, этим людям верил тогда.
Сейчас ситуация изменилась.
Я по-прежнему периодически выхожу что-нибудь покричать под все тем же красным флагом, но теперь мне говорят несколько иное: «Да, ты многие вещи правильно говоришь, это наглое воровство и очевидное скотство властей, действительно, уже терпеть нельзя, но тебе ведь проще. У тебя свое производство, коллектив за спиной, тебя вся страна знает, твои книги в каждом магазине, кто тебя тронет? А мы? Кому мы нужны!»
На людей не угодишь, короче.
Я еще долго тут могу распинаться в свое оправдание. Но нет, я в своей правоте убежден давно и наверняка. Но отчего ж мне так тошно на душе?
Попробую ответить.
Например, потому, что Россия занимает первое место среди всех стран мира по потреблению героина. На ее долю приходится 21% всего производимого в мире герыча.
В последние три года Россия вышла на почётное третье место в мире по количеству самоубийств. Жить нам не очень нравится.
Мы стабильно держим четвёртое место в мире по уровню употребления алкоголя. Бывают страны, где тоже много пьют, но там не пьют такую дрянь, как в России. В итоге, если в мире от алкоголя умирают 6,2% мужчин и 1,1% женщин, то у нас — соответственно 20% и 6%.
Ну и, наконец, рождаемость в русских семьях упала ниже уровня простого воспроизводства и составляет сейчас 1,6 на женщину. У нас полным ходом идёт депопуляция, или, прямо говоря, вымирание.
Да, весь, что называется, цивилизованный мир рожает не очень много, предоставляя возможность плодиться другим народам — однако в России и живут очень мало. В итоге, быстрей нас вымирает только Япония и Эстония. К середине этого века в России не будет жить и ста миллионов человек. А когда-то на этой же территории жили почти двести миллионов!
И вот сидит российская провинция на самогоне или, кто любит жестче, на героине, готовится российская провинция, если вдруг что не так, удавиться или утопиться, детей российская провинция рожает неохотно, зато охотно сдаёт их в детдома при живых родителях, смотрит в телевизор, потому что Москва всё никак не провалиться в тартарары. И всё это российская провинция терпит, потому что терпение — природное качество русского человека. А если кто-то начинает эту российскую провинцию беспокоить, то она, если ещё не разучилась писать, берёт ручку и пишет письмо: «Мы знаем, что в стране кошмар. Мы всё знаем и всё понимаем. Но лучше не трогайте нас, дайте пожить спокойно».
Я, кстати, так ничего и не ответил на это письмо. Мне нечего сказать в своё оправдание.
Захар Прилепин