№66 (2206), 24.06.2014

Общество

Летучие бурлаки и улыбчивые дворяне

Отшельник, воин, человек книжного знания, многодетный отец, бессеребреник, летчик-испытатель, монах. Такие редкие нынче типы, один их вид вызывает скучающую гримасу: ну, да, бывает.

Мимо них проходят с чувством некоторого стыда: поскорей бы отвязаться, а то вдруг попросит взаймы.

Ты заметил, у него что-то такое с лицом? — Что? — Да не знаю… Что-то такое…

Обладатели прекрасных лиц, сногсшибательных улыбок — они другие. У них не 32, а 44 зуба, порой встречаются особи у которых до 76 зубов. Когда они улыбаются — в комнате словно загорается лампа на 200 Ватт.

Боги социальных сетей, короли уличной журналистики, ведущие шоу, предвыборные наперсточники, сардонические молодые мужчины, придумавшие за свою жизнь только слово «совок» и слово «рашка», завсегдатаи клубов для не таких, как все (можно грубей: не для таких, как это быдло с их прокисшими на кухнях жёнами), неспешные люди со своими богами — а их боги не чета нашим, потому что придумали фейсбук, как заработать миллиард и ни с кем не поделиться, другие «модные темы».

Они могут позволить себе прожить пять лет в Индии, потом вернуться и сказать: ну, что, всё копошитесь, жуки земляные?

Им, вы не представляете, в дьюти-фри уже скучно — что там можно купить?

У них есть свои писатели. Один — про чапаевские грибы, другой — про великосветских сыщиков, третий — про сахарных опричников. У них есть свои причуды, которые дороже наших чудес.

Они скучают на вершине пищевой цепочки.

Любая девушка мечтает продолжить их род, но у них уже имеется жена в Лондоне. Кроме того, они всё чаще размножаются почкованием. Когда им попадает в руки девушка — глаза, как у ошарашенного инопланетянина, губы, как летние ягоды, волосы пахнут морем, из моря за этими волосами стремятся выйти Пойседон, Одиссей, 33 богатыря, ноги не кончаются никогда, как самый увлекательный в мире сериал, — так вот, когда им попадает в руки такая девушка, они долго ворочают её с места на место — не появилось ли на ней чего-то, не знаю, нового… да нет, всё, как и было… всё уже было. Скучно. Сделай мне как-нибудь вот так. Нет, всё равно скучно.

В их жизни всё уже случилось. Это у нас не было ничего. Вы не найдете себя в журнале GQ. Вы не прочтёте о себе в журнале Maxim. Чувствуете, какая между нами пропасть?

Мы разбегаемся и прыгаем, чтобы попасть туда, к ним. Падаем вниз без звука. Внизу, на самом дне, нас уже миллионы, от нас остались только кости и брызги, но мы не унываем.

Может, всё-таки допрыгнем? И-ээх, рраз!..

Эти летучие бурлаки ждут своего Репина.

Русский человек, сделай нам на прощанье ручкой, когда разбежишься в свой последний прыжок.

Россия — страна огромная, как самая дремучая сказка, страна, рядом с которой любое ура-патриотическое кино смотрится как глупая шутка, страна, которая стесняется своего роста на балу карликов («Смотрите, смотрите, какая уродина! Нет бы отрезала себе обе ноги — была бы похожа на нормальную!»), страна, которая начинается здесь, в темноте, и кончается под самым солнцем — эта страна, пора признать, выбрала себе неправильную элиту.

Наша аристократия — самозванцы.

Все они сверлят этой стране грудную клетку, извлекая оттуда всякую всячину (при этом ругаются: «Какой запах от неё, чувствуешь? Как от дохлой коровы»): алмазы, уголь, кровь, нефть, печёнку, селезёнку.

Иногда кто-то окликает их: «Э, куда потащил?» — «Да ладно, — отвечают, — Там ещё полно всего!»

Чтоб не цедить по чарочке, проткнули в боку у страны дыру, оттуда хлещет непрестанно — одни пьют, другие купаются, третьи наполняют и грузят бочки, четвёртые запускают в создавшейся луже свои яхты, четвёртые сделали там джакузи.

На одной из конечностей страны сидит китаец (или японец, так сразу и не разберёшь) и улыбчиво спрашивает: «Я вот посюда отрежу? Отрежу ведь?»

Да отрежешь, отрежешь. Подожди, сейчас все лягут спать, и отрежешь. Какой нетерпеливый.

«А это что у вас такое растёт? С листьями, в коре? Можно возьму в аренду?» — спрашивает он, кто-то из них двоих.

А вот в аренду возьми прямо сейчас. В аренду это ничего. Мы сами тут тоже на всё оформили аренду, не успеваем освоить. Летишь на самолёте и печалишься — всё стоит неосвоенное.

Теперь-то мы знаем, нам только недавно объяснили — в России всегда было плохо: царь в бороде, соломенные крыши, бьётся в тесной землянке огонь, Стенька Разин, огурцы солёные, капуста кислая, лёд без виски, эх, дороги, пыль да туман, холода, тревоги и степной бурьян.

Пора наводить порядок в этом бардаке, причёсывать космы, стричь когти. Возвращаться в человеческий вид.

Нам забыли сказать, что Россия тысячу лет непрестанно росла и пухла как на дрожжах, Россию сами все звали в гости и говорили: бери всё, это твоё, теперь будет наше. Иногда, впрочем, не звали, но это, как Хармс писал, ничаво, это ничаво, зато Россия расползалась так, что полезла в космос.

На фоне России нецивилизованной Россия цивилизованная какая-то дура в бигудях. Её сдержанно похваливают, она шмыгает носом.

Это невыносимо видеть.

В России приживаются только аскеза и труд.

Всё остальное — от лукавого.

Здесь, говорим мы, бродят, шепчут о своём, смотрят на восход отшельник, воин, человек книжного знания, многодетный отец, бессеребреник, лётчик-испытатель, монах.

Здесь доблесть — воинская служба, смирение и пост.

Насилие, сказал один умный человек, земля ему пухом, происходит там, где не было вовремя совершено усилие.

Но мы усилия не желаем. Нам говорят: «Да ладно, хватит занудствовать, люди отдыхают — если сам не умеешь, так и не завидуй».

Я и не так умею. Мы умеем так отдыхать, что их золотые яхты, белые дороги и розовые куклы померкнут на нашем фоне. Мы умеем разжигать такие костры, через которые вы не перепрыгните.

«Ну так отдыхай, — говорят нам. — Люди отдыхают, и, кстати, не только отдыхают, но и делом заняты, платят налоги, без них вообще была бы труба. Не мешай им работать и отдыхать — они же тебе не мешают… А?»

Они мне мешают.

Захар Прилепин