№120 (2261), 08.11.2014

Культурный слой

Олег Рябов: «Вся моя жизнь связана с книгой…»

Фото nne.ru

Визитная карточка

 

Хлебников в Нижнем

Брякнувшись оземь,

Неслась по бульварам

Звонкая, громкая весть:

Сам Председатель Земного Шара,

Хлебников — в Нижнем,

Здесь!

Лыкова дамба:

Булыжник да голуби,

Голодно мир живёт.

Ладно — поэты пока что не голые,

Есть чем прикрыть живот.

Все рядовые хлебнули «фиалки»,

Сам Председатель — воды.

Пусть он казался

Худющим и маленьким,

Только захлопнулись рты:

«Нижний — не книжный.

Он нежный и важный.

Нужный всем городам».

Свежее слово

Било из скважины.

Словно живая вода.

***

Ландыши пахнут бензином,

Но всё равно — хорошо,

Греюсь на солнце, разиня —

Хочется греться ещё.

Мчатся машины вдоль улицы,

Крикнуть бы им: «Дураки!».

Вон — на меня оглянулась

Девушка из-под руки.

Газета «Ухта» и книга Золотусского

— Олег Алексеевич, в каких традициях вы росли? В какую почву уходят ваши корни?

— Наверное, по старым английским понятиям я — аристократ, то есть обладатель высшего образования в третьем поколении. Дома было принято читать книги вслух, сценки девятнадцатого века имели место быть на самом деле.

Мой дед был крупным инженером, закончил ещё до революции Высшее техническое училище в Москве (сейчас МГТУ им. Баумана — прим. авт.). Он занимался строительством кораблей, мостов, железных дорог — не гайки с заборами рисовал. В домашней библиотеке у меня остались его книги… Родился я на улице Невзоровых, в доме, который был построен по проекту двух моих дедов. А посреди Воротынца, откуда наш род, стоит большой дом прадеда. Сейчас в этом доме находятся какие-то административные учреждения и библиотека. Его так и называют в народе — дом Рябовых. Сам прадед был купцом второй гильдии.

— Где учились, что заканчивали?

— Я восемь лет проучился в 18-й школе, а потом поступил в физико-математическую. Сейчас это лицей №40 на улице Варварской. Это был настоящий колледж по международным понятиям. У нас были пары, как в вузах, где учителя не обращали внимания на прогулы, или на то, что кто-то читал книги во время занятий, но, тем не менее, в каждом классе оказывалось по десятку медалистов. Это было удивительное учебное заведение. Потом поступил в политехнический институт, скорее из практических соображений — туда было ближе ходить. Работал в НИРФИ некоторое время, где занимался проблемами внеземных цивилизаций. Но тогда мне не повезло с научным руководителем, моя тема оказалась тупиковой — я не защитился. И решил это все бросить.

— Когда у вас первая публикация случилась?

— Первая публикация была в 1968 году. Тогда за раз напечатали и стихи, и прозу. Это было в газете «Ухта», тогда была такая республиканская газета в Коми АССР. Я не относился к этому всерьез.

— А когда пришло понимание, что всё это серьезно?

— Понимание пришло уже после того, как я стал членом Союза писателей, и после того, когда у меня вышло несколько книг. Причем первая книжка вышла в Москве ещё в советское время в издательстве «Молодая гвардия» тиражом семьдесят пять тысяч экземпляров. Я получил большой гонорар по тем временам — полторы тысячи рублей.

А когда у меня четыре года назад вышел «КОГИз» и я получил отзывы от уважаемых мной людей, тогда, совершенно неожиданно, мне пришла по почте книжка от Игоря Петровича Золотусского, писателя, для которого русская литература начинается от Гоголя и выше…

Когда он мне прислал свою книгу с подписью и словами благодарности — сам Золотусский меня не знал, но он сказал, что это — настоящая литература. И я ему поверил. Теперь меня могут критиковать, ругать, говорить, что я пишу плохо, и я тоже буду им верить. Тем не менее, буду знать, что я всё-таки кое-что сделал.

О «КОГИзе», Адрианове и не только

— У меня сложилось впечатление, что роман «КОГИз» написан, что называется, жизнью. Давно вы начинали «Записки на полях эпохи»?

— Вы правы, книгу «КОГИз» я писал постепенно. Она начинается с рассказа «Старый дом», который был написан очень давно. Это был практически этюд по заданию, что написан мною примерно в 1975 году. Ну, что сказать… это моя профессия. Я не воевал, не летал в космос, не был в геологоразведочных экспедициях. Вся моя жизнь связана с книгой.

— Получается, что биография для писателя — это важно.

— Биография важна. Одним из моих учителей был наш нижегородский писатель, который всю жизнь прожил в Москве — это Семён Иванович Шуртаков. Он говорил, что всё творчество писателя проистекает из его биографии.

— Знаю, вы дружили с поэтом Юрием Адриановым. Будут ли его читать, скажем, лет через двадцать?

— Это загадка для всех. Никто не может определить, что произойдет с литературным наследием Адрианова через определенное время. Хотя выше, чем Юру Адрианова, я ставлю Юрия Уварова. Это тоже друг Адрианова и тоже его современник, сейчас он живёт в Переделкино. Для меня он выше как поэт. Это мое субъективное мнение.

Мы с Адриановым были большими друзьями. Нам ничего не нужно было друг от друга, понимаете? Он рассказывал мне много вещей, которых я ни от кого не мог узнать, кроме как от него. Он имел очень хорошее воспитание. У него была замечательная мама. Он рано вступил в Союз писателей, потом его очень полюбили в Москве. Но он мудро поступил, поняв, что лучше быть первым здесь, в Горьком. Ему неоднократно поступали предложения перебраться в Москву, продолжать там своё творчество — он отказался. Адрианов сумел остаться здесь первым. По крайней мере, при жизни так и было. У Юрия, конечно, много светлых строк…

— В начале девяностых литературным журналам предрекали медленную смерть. Как удалось ее избежать?

— Это связано со всей культурой. Когда культура была идеологией, никто не считал, сколько денег тратилось на нее.

В советское время мы читали Кафку, Джойса, Камю, Пруста — это издавалось и переводилось. А для того, чтобы перевести, скажем, китайского писателя Мо Яня, получившего два года назад нобелевку, нужно заплатить деньги переводчику. А кто будет платить? У журнала нет денег. Журнал платит гонорар тысячу рублей, ну максимум три тысячи. Это не гонорары! Сегодня у журналов просто нет денег на это. Вот мы и не читали Мо Яня, автора десятков романов, которыми зачитывается мир. Русский читатель вывалился из мирового литературного процесса.

Тогда печатались в журналах лучшие вещи, выходившие в мире. Печатались и Бёль, и Фолкнер, и Чингиз Айтматов, и Белла Ахмадулина и многие-многие… Беллу Ахмадулину принимали в Союз писателей вообще без книг, только по журнальным публикациям. Я могу вспомнить только двух человек, которых приняли в Союз писателей без книг — это Олег Чухонцев и Белла Ахмадулина. Поэтому можно говорить, что в толстых журналах печаталось лучшее, что было написано в мире, объективно лучшее. Журналы могли формировать некий интеллектуальный тонкий слой. И он тогда существовал.

Могу сказать, что это проблема общая и для театров, и для кино. Мы потеряли сеть. Первое, что было уничтожено на аукционах, это книжные магазины…

— В декабре-январе в Нижнем может появится мемориальная доска на доме Мариенгофа. Насколько это вообще актуально — увековечивание памяти известных нижегородцев?

— Это память. Это интересно и важно для людей. Мы не знаем своих земляков, но должны их помнить. Да пусть этими досками хоть все дома обколотят! Захар Прилепин — молодец, он добил эту доску Мариенгофу. Но у нас все еще нет памятника Мельникову-Печерскому, Владимиру Ивановичу Далю, а ведь это — великие фигуры. Так что в этой области проблем очень много. Есть вещи, за которые стыдно.

— Например?

— Например, Болдинская литературная премия и ее награда в пятнадцать тысяч рублей.… Да за эти деньги никто из всероссийски значительных писателей туда не пришлёт ничего. Есть театральный фестиваль «Весёлая коза». Почему бы не назвать этот фестиваль чьим-то именем? Именем Евгения Евстигнеева, например?

ПОДТЕКСТ

Олег Рябов

 

Поэт и прозаик. Родился 18 июля 1948 года в городе Горьком. Окончил радиофак Горьковского политехнического института им. А.А. Жданова. В настоящее время — директор издательства «Книги», главный редактор журнала «Нижний Новгород». Член Союза писателей России. Председатель Нижегородского литературного фонда. Живет и работает в Нижнем Новгороде.

Дмитрий Ларионов