№51 (2338), 18.05.2015

Культурный слой

Олег Макоша: «От читателя жду сочувствия. Что еще люди могут ждать друг от друга?»

 

«Джонни депо»

— Олег, вы работали слесарем в трамвайном депо, потом стали известны любителям сетевой прозы. Сейчас как себя сами определяете? Если назовут «сетевым писателем» — не смутитесь?

— Самого себя определять очень сложно, мне кажется. Определять тебя должны люди.

Не знал, что я «сетевой» писатель, точнее, никогда не задумывался об этом, а если оно и так — не смущает. Знаешь, вообще смущаться уже поздно. Остается только действовать, согласно пословице — взялся за гуж, не говори, что не дюж. А там, глядишь, и из «сетевого» превратишься в «бумажного».

Я, сколько себя помню, работаю преимущественно на производстве — все профессии были рабочие, за исключением, может быть, некоторого периода в девяностые годы.

— А что тогда было?

— Тогда трудился сторожем. Поэтому трамвайное депо — нормальное развитие событий, логическое. И от депо у меня остались самые теплые воспоминания — прекрасный коллектив, тяжелая мужская, нужная работа. К тебе бывает, притаскивают на сцепке сломанную технику, от тебя уезжает — рабочая. Хорошее дело. А когда я работал исполняющим обязанности мастера смены, еще и ответственейшее. Помню, предупреждал главный инженер, выпускающий вагоны на линию: «У тебя за плечами в салоне сорок человек. Если что, сядешь надолго».

Ну и плюс — отдельные колоритнейшие личности. Об этом для меня есть довольно объемное произведение, размером с повесть — «Джонни депо» — популярное в Сети.

— О сегодняшнем городском пространстве что скажете?

— Мне практически не с чем сравнивать — я мало где бывал.

Родной город, местами уютный, местами не очень. Центральную улицу просто люблю. И когда приезжаю утром на работу, и иду по Покровке — настроение, будь оно плохим, выпрямляется. Поэтому, конечно, верхняя часть, где я живу всю свою жизнь, мне чуть ближе, чем заречная.

А по сравнению с Горьким моего детства — огромное количество машин и людей.

Или мы тогда были меньше? Казалось, что в каждом дворе — хоккейная коробка, а за каждым домом — футбольное поле.

Так или иначе, менять город не собираюсь. Если только на деревню, как полагается в среднем возрасте. Когда он плавно переходит в поздний.

Милосердие и «Флорида»

— Вы с удовольствием пишите о рабочем классе, о людях, занятых физическим трудом. Наследуете производственной теме?

— С удовольствием, потому что я рабочий класс уважаю. И ничего другого, по идее, не знаю. Меня всегда окружали люди труда. Да и сейчас окружают.

Пишу о том, что вижу и что помню. Мне почти и выдумывать ничего не приходится — память хранит множество сюжетов. Как забавных, так и трагичных.

И обыденных — их, кстати, больше всего. Жизнь вообще обыденна. Тем и прекрасна.

Не помню, у кого читал, мол, сюжеты буквально валяются под ногами. В принципе, так и есть. Не нужно ничего подглядывать, достаточно жить в своем времени и воспринимать людей как продолжение себя.

Другие — это не ад, как говорил Сартр, другие — это такие же ты. От себя хочется добавить — только лучше.

— Есть у вас такая штука «Учебное пособие алкоголика» — это тоже из личного опыта?

— Из личного, к сожалению. Не секрет, что работяги у нас пьют: в гаражах, на стройках, на заводах и т. д. Вот и я — очень сильно. Несколько раз лечился, несколько раз завязывал, развязывал и так до бесконечности. Все, что полагается… Потом бросил. Процесс этот был долгим и мучительным. Вот и написал этот текст. Он юмористический, конечно. И антиалкогольный. Надеюсь, милосердный и сострадательный.

— В свое время американский журнал «Флорида» присудил премию. Как оно случилось?

— Я пару лет печатался во «Флориде», а потом они решили, что я пишу достаточно неплохо, чтобы быть отмеченным. И вручили. Это было приятно. Это было первый (и пока последний) раз, когда меня поощрили за составление слов в предложения. За писательство.

Я благодарен этому журналу, он начал публиковать меня первым, и продолжает делать это до сих пор. Спасибо «Флориде» (улыбается).

«Нифиля и ништяки»

— Олег, расскажите о вышедшей книге. Как пришли к ней?

— Рассказы накапливались и, однажды я понял, что пора их объединить — издать на бумаге. Мне кажется, такое случается у любого регулярно пишущего человека.

Добрые люди профинансировали, дело потихоньку пошло. Книга называется «Нифиля и ништяки», что в переводе на бытовой язык значит «хорошее и плохое». Или «не все плохое — плохое». Словом, можно из использованного материала извлечь немалую пользу.

Это рассказы о жизни. Несмотря на банальность заявления — так и есть. Там люди. Рабочие, уголовники, обслуживающий персонал, пьяницы, менеджеры, студенты, мужья, жены, старики. Святые, умные, счастливые, брошенные, влюбленные, умирающие, умершие и только что родившиеся. Все, кто вокруг.

— В скором времени состоится презентация этой книги. С какими ощущениями пойдете на встречу с читателями?

— С плохо скрываемым страхом — первый раз принимаю участие в подобном мероприятии.

От читателя жду сочувствия. Что еще люди могут ждать друг от друга?

И чтобы покупали, конечно. Потому что в наше время, переполненное словесной продукцией на всевозможных носителях, продать что-либо без адской рекламы нелегко.

— Сейчас вы работаете в книжном магазине. Эта работа — желание быть ближе к книге?

— Совершенно верно — ближе к книге. Но оказалось, что эта работа не с книжками, а с людьми (мог бы догадаться и пораньше), а с ними не всегда просто. Но я стараюсь.

Бывают трудности — я учусь.

Главное — спокойствие и только спокойствие, как велел великий философ Карлсон.

Конечно, я больше не пишу о своей работе. Этот период прошел. И, вообще, это самое простое — писать про себя умного и окружающих тебя дураков. Хочется чего-нибудь потруднее. Например, исторический роман. Или пьесу. Или биографию. Планов много.

ПОДТЕКСТ

Олег Макоша

Родился в 1966 году в Горьком. Работал слесарем-механиком в трамвайном депо. Пишет прозу с 2008 года. Живет в Нижнем Новгороде. Первая публикация в американском журнале «Флорида» (2011). Автор книги «Нифиля и ништяки» (2015).

 

Визитная карточка

 

Исход улиток

(рассказ)

 

В прошлом веке Иван Палыч ездил на могилу к дяде. К брату отца. Их трое было, все воевали, отец — средний — вернулся, а старшего и младшего убили. И до последнего времени не знали, где похоронен младший. А потом им, Ивану Палычу и его жене Серафиме, написали красные следопыты о том, что нашли братскую могилу, не безымянную, есть перечень фамилий и среди других — Акупин А.А. Только первую букву перепутали, они — Окупины. Серафима тогда уже тяжело болела, и Палыч поехал один. Собрался и поехал, а за Серафимой соседку попросил присмотреть.

Добрался до большого города, чуть не в центре России, потом до областного, там сел на автобус и, страдая от жары, доехал до деревни, теперь села — Огороды. Вышел под старым деревянным навесом, вытер платком пот со лба, провел рукой по редким волосам — надо было летнюю кепку прихватить. Огляделся и пошел в сторону, как ему казалось, сельсовета. Но видимо ошибся, дорога вела на окраину села. Тогда спросил у первого встречного пацана, где братская могила, и пацан махнул рукой прямо. Погнал дальше на велике, а Палыч побрел в указанном направлении. Жара давила.

Народу почти никого. Полдень, кто работает, кто отдыхает, а ребятня на речке. Где им еще быть. Палыч дошел до стелы из серого бетона, огороженной заборчиком. Наверху звезда из жести, посередине табличка с фамилиями бойцов. Точно, есть Акупин. Оглянулся, невдалеке виден последний дом села — крепкий, крашенный синей краской. Справа лесок, впереди и чуть влево угадывается речка. Иван Палыч расстелил на траве большой белый платок, которым вытирался на остановке, сел, раскрыл портфель, снял новый пиджак, вытащил чекушку. Еще хлеб, пару смятых помидорин, купленных в областном городе около вокзала. Снедь, что велела взять с собой Серафима, Палыч съел еще в поезде.

Пить не стал — сил не было. Жара доконала. Открыл бутылку, вылил чуть-чуть на землю, пробормотал что-то, и убрал обратно. Надкусил хлеб. Вытащил термос, попил. Потом вспомнил и достал фотоаппарат «Зоркий». Сделал несколько снимков. Получится-неполучится не известно. Хотел встать, но мочи не было, посидел еще, наконец, поднялся и побрел обратно. Жара плавала над сухой травой. Когда проходил мимо синего дома, крепенькая старуха, что стояла у крыльца, сказала: зайди, милок, отдохни, попей кваску. Палыч зашел в прохладу, разулся, протопал по полосатым половикам до стола, уселся и выпил кружку кваса. На могилку приезжал? спросила старуха. Да. А кто у тебя? Дядя, брат отца. Так-так, покивала головой, а я их помню, солдатиков-то…

Когда Палыч на следующий день добирался от вокзала до своего микрорайона, и вышел из троллейбуса на остановке недалеко от родного дома, то увидел странное явление — через дорогу ползли улитки. Море желтых небольших камешков с темными полосками по периметру, медленно двигалось в сторону ближайшего палисадника. Несчетное количество. Ему показалось сотни, если не тысячи. Очень медленно. Их давили машины. Стоял жуткий хруст. Палыч зажмурился, потом открыл глаза и пошел дальше. Потом заплакал. Не обильно, по-стариковски.

Дмитрий Ларионов