09-05-25

Культурный слой

Пять дней творения

Большой репортаж с большого Приволжского театрального форума

В Нижнем Новгороде закончил работу Приволжский театральный форум (13 –17 мая ). Мероприятие с таким громким названием и солидным числом участников (500 человек) по замыслу было призвано еще более сплотить 116 театров региона от Перми до Чебоксар, включая все творческие цеха и службы: от режиссеров и хореографов до пастижеров и осветителей. Для этой огромной массы творческих работников были организованы 26 семинаров, практикумов и мастер-классов.

 

День первый. Официальный

(«И назвал Бог свет днем, а тьму ночью…»)

Открытие состоялось, как и положено, в Театре драмы. С обзорным докладом от верхушки Союза театральных деятелей выступил зампредседателя Евгений Стеблов, приехавший вместо приболевшего Александра Калягина.

Актеры все-таки имеют преимущество в подобных акциях, ибо даже скучные цифры и факты неустроенности театрального быта в провинции воспринимались под поставленный голос не дежурно, да еще и на фоне вечного актерского оптимизма, когда есть силы шутить над театральными зарплатами и арендой помещений под Дома актера чуть не в поселковой бане.

Мне понравилась нестандартная форма доклада и неформальный подход, когда в первых словах прозвучал вопрос ребром: «А зачем нам нужны подобные форумы?», после чего, переждав законный смех, прозвучал ответ-афоризм: «Научить — нельзя, а научиться — можно».

Артисты, вообще, народ веселый, но сквозь смех звучали и слезы. О том, что финансовый вопрос подготовительных курсов отсекает от театральных вузов мальчиков. Что на сотню театров приходятся всего десять официальных главных режиссеров и никто не хочет тянуть эту неблагодарную и валидольную лямку. Что почему-то не состоялся традиционный фестиваль в Самаре. Что за этот год с 49 до 36 сократилось число участников творческих командировок. Но несмотря ни на что, Союз держится, проводит фестивали («Веселая коза», «Болдинская осень», «Дягилевские сезоны»), получает гранты (из восемнадцати — четыре достались приволжцам).

Стеблов резко выступил против потенциальной возможности закрытия Союза по примеру тех же кинематографистов, указав, что театральный союз — единственное профессиональное объединение, созданное до революции (1877 году) и ничего общего с конъюнктурой советской эпохи не имеющее.

В ходе разговора о грантах и фестивалях как бы вскользь была упомянута «Золотая маска», после чего радостно улыбаясь, из кустов потащили рояль. Оказалось, что прямо здесь и сейчас из рук руководства престижную премию получит наш уважаемый ветеран во всех смыслах главный режиссер театра «Комедия» Семен Эммануилович Лерман. Юбиляр, несмотря на свои 86 лет, бодро вышел на сцену и рассказал целую военно-театральную историю про получение ордена Красной Звезды в первом же бою под Сталинградом. Несмешная история про смерть и реальный героизм содержала несколько юмористических подробностей, в которых доблестные политработники, оперативно прибывшие на поле боя с ластиком и бритвой, занялись уменьшением собственных потерь и увеличения потерь противника путем умножения. Семен Эммануилович трогательно сравнил свою первую награду с сегодняшней, просто сказав, что очень рад и благодарит за оценку труда.

Подуставший от речей зритель выдержал еще двоих выступающих, так сказать, «от регионов». А послушать было что. Директор и худрук Казанского театра драмы им. Качалова Славутский высказал озабоченность отсутствием «идеологии в адрес искусства», с болью назвав Россию «сточной ямой для европейской культуры»: «Мыльная масс-культура наступает по всем фронтам, и через коммерциализацию отношений центра и театра идет наступление на главное и теперь единственное достижение — классический репертуарный театр. Я устал ждать чего-то от кого-то и вот уже 15 лет строю свой театр, выращиваю молодежь».

Директор Саратовского ТЮЗа Райков хорошо говорил о проблемах и достижениях детского театра, настояв именно на прилагательном «детский» и обозначив в качестве главной победы фестиваль «от А до Я».

День второй. Критический

(«И назвал Бог твердь небом…»)

Второй день был посвящен родной секции театральных критиков (в роли ведущей — Наталья Давыдовна Старосельская) в помещении Театра оперы и балета. Однако с самого начала возникла неувязочка, ибо на перекличке выяснилось, что критиков-то — раз-два и обчелся. Из заявленных 40 человек, дай бог, одна треть номинально соответствовала профилю, а все остальные оказались завлитами (то есть заведующими литературной частью). Частично смягчало ситуацию то, что практически все они вышли из газет, но все-таки вышли (ушли, перешли) и оказались вне полноценной практики по пресловутой этической причине. Хотя, думаю, причина более прозаическая, о чем кто-то из них все-таки обмолвился, пряча в землю глаза, назвав должность завлита «девочкой за все».

Критика же прежде всего подразумевает свободу и отделенность хотя бы от структуры. Я уж не говорю об абсолютной независимости, которая просто невозможна в силу ущемленных самолюбий и элементарной обидчивости актеров и режиссеров, на которую я всегда отвечаю одними и теми же словами: «Ты выбрал публичную профессию. Твоя работа доступна, понятна и очевидна. Терпи или подавай в суд».

А люди, находящиеся внутри системы и состоящие с ней в зависимых, сервильных отношениях, просто рта раскрыть не могут. Какие там филиппики? Апологетика, причем самая мажорная. Поэтому и здесь основная масса благоразумно уклонялась от дискуссионной остроты, и шайбы вбрасывали мы, горемычное меньшинство. И, естественно, проигрывали, так как все разговоры сводились к насущному женскому: «Как воспитать зрителя?» (читай, как заманить его в театр, заполнить пустоты в партере). Я очень уважаю подвижничество, да просто героизм наших женщин, но это напоминает мне притчу о Ходже Насреддине, который искал монету не там, где потерял, а там, где светлее. Понятно, что люди решают тактические задачи оправдания своих зарплат, практически в виде комиссионных от продажи билетов, но так не решают проблему, а загоняют болезнь в угол.

Вот сокрушаются, что народ не берет «волгу» с «жигулями». Как будто это ни на чем не основано и российский автопром не устарел безнадежно. Модернизируйте, доводите, отвечайте на вызовы современности — и все поправится. Патриотизм еще не умер, но не за счет же вечного лежания под машиной. Так и здесь. Можно организовать какие угодно общества фанатов, не вылезать с пиар-акциями из школ, но это не заменит реального интереса и добровольной востребованности. А победные отчетные цифры — это всегда цифры, вроде процента раскрываемости при реальном разгуле преступности.

Вся беда и порочность театра в том, что он не хочет признавать реального положения вещей. Что он находится на переломе и значительную часть его привилегированных функций (информационность, зрелищность, динамичные трюки, красивые лица актеров и актрис) растащили ТВ, газеты, кино и интернет. И оставили ему стены, пол и потолок, из чего он состоял при рождении в Древней Греции, где никто не летал не тросах, сцена не утопала в дыму и пиротехнике, а эффект воздействия в виде слез и смеха достигался за счет декламации чудного текста. А верхом выдумки являлись маски хора и до сих пор умиляющие меня котурны (высокие закрытые сапоги из мягкой кожи, которые использовались актерами при исполнении трагических ролей. — Прим. ред.). Так что сегодня круг замкнулся, снова приведя театр к истокам — эстетическому Посылу и Катарсису.

Но сам театр к этому не готов, и театральные учебные заведения продолжают словно в истерике штамповать актеров для сакраментальных «ТЮЗов семидесятых», давая им усредненные навыки фехтования, акробатики и правильной сценической речи. И этот порочный конвейер продолжается в театрах, таких же, как правило, усредненных и неконцептуальных, где техника заменяет органику и праздник сцены превращается в рутинную обязаловку.

Примерно по подобному сценарию вела семинар и уважаемая Наталья Давыдовна, гася не только мои эмоциональные порывы (я привык, бог с этим), но и вполне концептуальные покушения театроведа из Казани Нияза Игламова провесить в дискуссии какие-то глобально-аналитические вешки. И те, и другие попытки были благополучно свернуты, и все покатилось по занудным и, главное, устаревшим рельсам «просмотр–обсуждение».

Но были и приятные сюрпризы. Совершенно неожиданно встретил знакомого прозаика из Сарова Елену Кашеву, с которой познакомился аж пять лет назад на семинаре Союза писателей и очень порадовался за ее успехи. «Да-да, это не розыгрыш и не однофамилица. Это по моей интернет-повести снят знаменитый фильм «Рассмешить Бога», за что, собственно, даже без бумажной публикации приняли в Союз». Потом произошло знакомство, буквально из тех, которые Гоголь называл «ищу рукавицы, а обе за поясом». Вот посадила судьба рядом с Леной Шмелевой, редактором нижегородского театрального сайта. Казалось, уж столько живешь, а все равно чего-то не знаешь.

День третий. Хаотический

(«И произвела земля зелень…»)

Как ни весело было с критиками и литературными работниками, но труба звала на освещение всего форума в целом, и я с утра направился к театральным художникам, обитавшим, естественно, в Центральном выставочном зале. Художники помещались в самом угловом зальчике и тихо-мирно просматривали слайды спектакля про Авеля и Каина, сопровождаемые неспешными, подробными и узкопрофессиональными комментариями. Просидев с ними с полчаса, я узнал, что черный бархат уже не в чести и вообще от него устали. Зато интересно преодолевать замкнутость пространства с помощью белых стен, по которым нанесен черный камуфляж, призванный изображать летящие обломки рая. Что эти белые стены удобно и экологично выкладывать из листов вспененного ПВХ, так как на нем хорошо держится масляная краска, он не горит и очень твердый. Что, оказывается, водный криолановский грим впитывает пот, а кровь (в сцене жертвоприношения кукольных барашков) тоже лучше использовать киношную, криолановскую. Что бутафорские камни оклеены гофрокартоном, костюм у Авеля состоит из пятидесяти лоскутков искусственного меха, а шнуры для париков лучше использовать из чистого шелка, потому что они не свиваются. Почувствовав, что уже достаточно проник в тему, я со вспененными мозгами вышел в выставочный зал, где были представлены работы этих самых мастеров кисти, красок и клея.

Первой привлекла внимание группа кукол в ближнем углу, и надо же, эти симпатичные экспонаты принадлежали художнику нашего Театра кукол Наталье Симаковой («В лучах оранжевого света», «Новогоднее представление» и «Мнимый больной»). У окна возвышался ростовой манекен с очень авангардным костюмом красной кожи. Оказалось, снова наши (Регина Ярлыкова, театр «Комедия», «Инстинкты»). А из гостей понравились эскизы Андрея Михайлова из Томского ТЮЗа к спектаклю «Дни варенья, веселья и чудесного вранья».

Далее по плану дорога лежала уже в ТЮЗ нижегородский на занятия молодых актеров по программе «Золотое кольцо». Администратор подумала и не повела меня на занятие по сценречи, чтобы не сбивать с настроя преподавателя. Вместо этого мы полезли под самую крышу в так называемый балетный зал. Здесь гремела бродвейская музыка, и молодежь в шортах, майках и топиках задорно разучивала авангардные движения, построившись в пять длинных шеренг. Всем этим весельем руководил молодой мужчина хореографического вида в красном спортивном костюме.

Пощелкав камерой и успев поздороваться со знакомыми актрисами театра «Вера» (Таней Кауровой и Наташей Червяковой), я стал терпеливо ждать перерыва для блиц-интервью. Но, видно, так все завелись, что и пять, и десять, и пятнадцать минут прошло, а я не выдержал и, теряя сознанье от теплового удара, вырвался на свежий ветерок, где еле отдышался. Но случай сжалился надо мной, и на обеде таинственный хореограф оказался за соседним столом.

Подождав компота, я все-таки выспросил у вполне коммуникабельного Рената Мамина из школы-студии МХАТ что да как: «Публика не тяжелая, но запущенная. Если балет и народный танец еще на уровне, то современный — в провале. Но горят, тянутся к новому. Хотя на фоне Сибири и Дальнего Востока — небо и земля. Вот где целина». Дальше — об эффективности разовых пятидневных семинаров: «Конечно, мало времени, и о какой-то законченности говорить не стоит. Но желающие, кому это важно и интересно, получают импульс, толчок к поискам в том же интернете, на кассетах и т. д. В общем, кто хочет — возьмет, кто не хочет — найдет причину».

В слегка приподнятом настроении я отправился в Театральное училище, где по диспозиции значились режиссеры. Облазив все два этажа, включая подвал, я так оных и не нашел. Наконец, догадался позвонить в штаб, где мне невинно объяснили, что несколько семинаров после обеда не работают, а участвуют в презентации СТДвских проектов. Однако и в Дом актера я пришел к шапошному разбору, после чего на этом решил закончить невезучий экскурсионный день. И как оказалось — правильно.

День четвертый. Американо-авангардный

(«И создал Бог два светила великие»)

Режиссеры объявились на другой день в Хоровом училище, где в огромном концертном зале начался мастер-класс гостя из Америки, художественного руководителя авангардного театра из Нью-Йорка «Mabou Mines» Ли Бруера. Один наградной список выглядит, как грудь у Брежнева, — одиннадцать премий «Оби», театральный аналог «Оскара». Приезжий «оскароносец» на поверку оказался невысоким раскованным 65-летним мужчиной с лицом Мика Джаггера и одетым чуть почище среднестатистического бомжа, чем сразу вызвал у меня уважение.

В преамбуле он коротко представил свой театр и то направление, в котором работает, указав пеструю и однозначно экзотическую смесь течений, оказавших на него влияние: Мейерхольд, французский сюрреализм, японский Кабуки и китайская опера. «Наш театр небольшой и некоммерческий. Он мало известен в Америке, а больше — за границей. Наш конек — это адаптация классических произведений, эксперименты с жанрами (перевод трагедии в комедию — «Кукольный дом» Ибсена) без потери эффекта эмоционального воздействия». На вопрос, а где же его заявленная в программке жена Мод Митчелл, он ответил, что вот улетела на вручение большой театральной премии, скромно при этом потупив глазки.

Дальше от слов перешли к делу и предоставили подиум актерам первого эпизода. Александр Ряписов (театр «Вера») и Лев Харламов (театр «Зоопарк») разыграли сцену из пьесы Сэмюэля Беккета «Конец игры». Сыграли хорошо, но, на мой взгляд, вложили много смыслов и мало игры, отчего и без того невеселая вещь вообще превратилась в черную тучу. Тут же на сцену выскочил Ли и бодренько приступил к анализу.

Ли: Я хочу понять, как вы работали над пьесой? Кто режиссер?

Лев: Режиссера не было. В пьесах абсурда главное текст положить на реальное действие.

Ли: Я хочу понять метод, философию.

Александр: (мрачно) В традициях русского психологического театра (смех в зале).

Лев: Беккет был секретарем у Джойса. (Да, Джойс практически ослеп.) Мы играли невозможность уйти и невозможность остаться.

Ли: Да, Беккет жил в доме Джойса, даже имел роман с дочкой Лючией, но как-то не сложилось, так и не стал зятем. Может, потому, что чувствовал себя рабом и этим тяготился. Тот метафорический образ конфликта между Хаммом и Кловом — это реальный разрыв между ними. Хамм — на актерском сленге образ королей, победителей еще со времен викторианской эпохи. В староанглийском театре господа и слуги играли по-разному. Как и в театре Кабуки — большие и малые куклы. Попробуйте, чтобы данный трагизм выглядел комично, наигрывайте. Попробуйте деконструировать движения, вычлените элементы как у робота. Еще одна особенность пьес Беккета — динамизм. Не произносить слова одновременно с действием. А важные реплики — с эхом. Не только играйте, но еще и танцуйте (два действия). Эффект пародии — акцент. Например, когда Клов душит Хамма — элемент театра Кабуки — пауза 1/4 секунды (ми эй). Начните Станиславским, но закончите символизмом».

Затем решили перейти к эпизоду два, для чего объявили перерыв, и, о чудо, мистер Ли оказался в гордом одиночестве. Приволжские режиссеры не менее гордо вышагивали поодаль, попивая целебную минералку, а часть вообще сбежала покурить. «Батюшки! — поразился я. — А я вот подойду». И подошел, и весь тайм-аут увлеченно беседовал с мастером. Разговор был хаотичным и очень специфичным, судя по вытаращенным глазам переводчицы, которая под конец была просто в мыле. «Чертов языковый барьер!» — воскликнул я мысленно, на что американский режиссер улыбаясь ответил: «Я понимаю, о чем вы говорите», (возможно, из-за моего горячего сурдоперевода) — и пожал руку.

Объявили, наконец, номер, после чего ущемленные пассивностью отечественные режиссеры устроили маленький перформанс, начав с шумом и лязгом передвигать ряды в какую-то особую конфигурацию. В результате этой активности была ненароком задвинута дверь, и опоздавшие после перерыва начали с боем прорываться обратно в зал.

Дзержинский театр драмы показал отрывок из Брехта в веселом и жизнерадостном реалистическом ключе с песнями и танцами, после чего решили сразу посмотреть третий эпизод театра «Вера». Но потом заново стали двигать мебель. Причем с таким же шумом, роняя вещи. Да простит меня «Вера», но это меня доконало, и я просто сбежал… к своим критикам. Хрен оказался не слаще редьки, и остаток дня был потерян в профессиональном смысле. Правда, я смог сделать жест гостеприимства и раздать иногородним театроведам пачку свежей «Новой» в Нижнем» и полархива своих глянцевых журналов. Дело пиара живо и процветает.

День пятый. Заключительный

(«И птицы да полетят над землею, по тверди небесной…»)

Семинар Бруера с утра перебрался в Дом актера, более оснащенный микрофонами и видеоаппаратурой. Мистер Ли в этот раз ничего не представлял, а сосредоточился на комментариях к отрывкам из видеоверсий трех своих спектаклей.

Первым был показан «Эдип в Колоне» Софокла, решенный в стиле негритянской «оперы» — госпел. Действие разворачивается в черной баптистской церкви, где Эдипа играет натурально слепой актер, а царя Фесея — Морган Фримэн (!). Классический трехактерный состав греческой трагедии не соблюдался, да и состав хора в разы превышал двенадцать человек. Самое прикольное, что черные лоснящиеся лица актеров можно вполне условно-реально засчитать за маски. Оказалось, что блюзовый распев ничуть не хуже распева декламационного, а самоотдача и органика афроамериканских исполнителей общеизвестна. Захотелось досмотреть до конца, но лекция покатила дальше.

Следующий видеофрагмент — из постановки, наверное, самой прово­ка­цион­­ной пьесы Ибсена «Кукольный дом». Тот самый случай, когда на практике трагедия поставлена как комедия. Комедийно все. И карлики, исполняющие мужские роли, не смущаясь своей миниатюрности на фоне исполняющих женские роли актрис нормального роста. И кукольные декорации, и мебель, так что актрисам пришлось нагибаться в дверях. И утрированная артикуляция. И зал (в видеоверсии), заполненный зрителями-куклами. Короче — взрыв мозга!

Но, думаю, что всех примирил третий отрывок, поставленный по книге (!) «Питер Пэн». Здесь просто потрясла сама техника исполнения, где тростевой куклой Пэном управляли три кукловода, а актриса игравшая девочку говорила и за себя, и за мальчугана, и за Вэнди.

А потом минорно прошло закрытие, грустное, но наполненное взаимной благодарностью и теплотой. Все хвалили наш Форум как лучший из пяти (Хабаровск, Новосибирск, Екатеринбург, Ростов-на-Дону), за что и получили в подарок от руководства глянцевое издание «Нижегородский Кремль».

Все были молодцами. Область поддержала деньгами и глобальной координацией. Но особо хотелось бы отметить тех людей, на чьи плечи легла самая реальная работа по встрече, расселению, питанию, справочному обеспечению и даже экскурсионному обслуживанию. Это рядовые, но незаменимые работники СТД — Марина Кузнецова, Тамара Яровикова, Владимир Петров и Снежанна Свинцова.

Праздник закончился, а жизнь — продолжается.

Были бы результаты…

Сергей Плотицын