10-04-12
Культурный слой
Пионеры пост-рока
Термин «пост-рок» возник в середине девяностых, когда журналистам понадобилось словцо, описывающее звучание новых групп, что в своем творчестве синтезировали такие жанры, как джаз, электронная музыка, рок и камерная музыка. К концу десятилетия пост-рок-движение захватило полмира — от Японии и Канады до Британии и Исландии. В «нулевые» влияние пост-рока трудно переоценить, такие группы, как Sigur Ros, A Silver Mt. Zion, Mogwai и Explosions In the Sky, гастролировали по всей планете.
В Нижнем пост-рок первой заиграла группа «Где ты, Лаэм?», сегодня она, правда, заимела английское название — Where Are You, Liam? Мы побеседовали с Вячеславом Адушкиным, гитаристом «лаэмов». Кроме него, в состав входят барабанщик Евгений Тарасов и басист Алексей Власов. Вокалистов нет. Музыканты записывают второй альбом.
Для горстки ценителей
— Слава, я еще помню какой-то местный телевизионный конкурс, и там твоя группа пела песни. Расскажи про ощущения, когда группа вдруг стала инструментальной. Облегчение, культурный шок?
— Не облегчение — скорее, логическое развитие группы. Мы тогда играли что-то близкое к брит-попу, будучи большими фанами Radiohead, Verve, Mansun и Kula Shaker. Со временем начали проявляться амбиции музыкантов, разногласия, и от группы откололись вокалист с басистом. Но это вовсе не означает, что у нас никогда не будет голоса.
— Ищете вокалиста или «сессионщика»?
— Мы дали объявление и указали там, что голос мы рассматриваем как еще один инструмент в коллективе. Месяца два слушали претендентов, но нам никто не подошел, поиски приостановили.
— Группе уже семь лет. Что с тобой как с музыкантом произошло за эти годы?
— Тогда я был юный оптимист, который бегал со своей демозаписью по московским лейблам и надеялся, что завтра нам позвонят и предложат контракт. Впрочем, это закалило меня. С тем же запалом в душе я продолжаю писать музыку — пусть даже для горстки ценителей. К сожалению, в нашей стране музыкальная культура не развита…
— Но ведь легче всего списать свои неуспехи на неразвитость публики. А ты пытался воспитать свою публику? К примеру, такой сложный музыкант, как Леонид Федоров, весьма успешен…
— Думаю, здесь сарказм не совсем уместен. Ты и сам знаешь, как трудно у нас делать независимую музыку. Я с уважением отношусь к Фёдорову, но когда он начинал, была другая эпоха. Пал железный занавес, и все подпольные группы вдруг стали популярными. Правда, почти все уже канули в лету. «Аукцыон» — отличный коллектив, но на их последний нижегородский концерт было куплено всего сто билетов, и его отменили. Пару лет назад читал интервью с группой «Дети Пикассо»: они уехали в Венгрию и рассказывают, что только там смогли посвятить себя одной лишь музыке, а здесь музыкант еще и менеджер, и техник в одном лице. У многих просто опускаются руки.
Концептуальная музыка
Готовясь к интервью, я несколько раз прокрутил дебютный альбом «лаэмов» — «Case of Liquid Melancholy». Мощные гитарные риффы исполнены пронзительной рок-н-ролльной интонации, изо всех щелей хлещет причудливо завораживающая металлическая жуть. Однако по ходу пьес настроение меняется не раз и не два. Звуковой раздрай превращается в меланхолическую мелодию, а та в свою очередь оборачивается саундтреком для полета в стратосфере.
— Пост-рок очень многолик. Сам я предпочитаю исландских Mum и канадцев Silver Mt. Zion…
— Mogwai, Explosions in the Sky, 65 daysofstatic, Tortoisе и Silence Kit — с них я начинал слушать эту музыку. Они грандами так и остались. Сейчас, правда, все открещиваются от термина пост-рок, в том числе и мы. Впрочем, в числе наших источников вдохновения не только коллективы пост-рока, но, к примеру, Cure, Sonic Youth, Mars Volta, Metallica, Moloko, Pantera, Depeche Mode, Massive Attack и The Prodigy.
— Добрая половина источников вашего вдохновения — с приставкой «поп». Однако в твоей группе поп-составляющей я не обнаружил. С чем это связано? Не придумываются поп-темы или настолько суровая концепция?
— В том-то и дело, что нет цели писать поп-пьесы. Было бы гораздо хуже, если бы мы этого добивались и у нас не получалось. Мы создаем концептуальную музыку. И я замечаю, что у нас немало молодых людей, которые готовы к ней, однако почему-то слишком рано стареют душой. Закончив институт, многие считают, что уже выросли из того возраста, чтобы ходить на концерты пост-рока. Наша публика меняется каждый год, количество не прибывает. Публику воспитывает телевизор, радио и глянцевые журналы. Кстати, Cure, Moloko или Massive Attack, несмотря на то, что это поп-группы, не так просты для восприятия. У нас же популярностью могут похвастаться лишь группы, играющие дворовый рок. Я не пессимист, просто трезво смотрю на вещи.
— На вашем альбоме много реверансов в сторону тяжелого рока. Это сделано, чтобы угодить публике? Ведь не секрет, что публика в провинции любит то, что потяжелее…
— У нас не возникает вопрос, что сделать, чтобы понравилось тем или иным слушателям. В первую очередь, мы создаём музыку для себя. Да, на нас повлиял олдскульный металл. Но мы не заигрываем с эмо. В нашей музыке также есть что-то от пост-панка, прог-рока, и IDM. Сейчас подходит к концу запись нашего второго альбома, уверяю, он будет еще более роковый.
— Нередко музыканты, что стараются играть непростую музыку, начинают интересоваться смежными областями: классической музыкой, новым джазом, анти-фолком, наконец. Ходите ли в филармонию?
— Порой заглядываем туда. Наш барабанщик Женя Тарасов долго играл в народном оркестре, и этот опыт очень помогает в создании сложных композиционных конструкций. Сам я люблю смотреть джазовые концерты, правда, в основном пост-джаз. Из старого мне очень нравится Майлз Дэвис и King Crimson. И чуть не забыл Dead Can Dance.
Сын полка
— Ты старый поклонник брит-попа. Насколько я знаю, аудитория его условно делится на пролетариев и футбольных фанатов, — это те, что любят Oasis, — и на офисный планктон, который обожает Blur. А сам ты из какой среды вышел?
— Не такой уж я сегодня фанат брит-попа: в нем меня привлекали группы с психоделическим уклоном и нестандартным мышлением. Я вырос на окраине города, в Сормово, преимущественно среди «пацанчиков». Правда, у меня было проколото ухо, да и длина волос не соответствовала стандарту, но особенных проблем из-за этого у меня не было. Я легко находил с ними общий язык и, если честно, сам участвовал во всяких местных разборках. Лет в 12 я попал на «кучу», но общаясь с неформалами, быстро понял, что они не далеко ушли от сормовской молодежи, и это меня перестало интересовать. Основную часть своего детства и юности я провел на репетициях группы своего старшего брата и его друзей — это было каким-то волшебством до мурашек по коже. Я был для них сыном полка. Неописуемый восторг — на перекуре взять чью-нибудь гитару и поиграть через усилитель!
— Значит, с детства мечтал быть гитаристом?
— Нет, я мечтал играть на барабанах. Делал установку из чемоданов, книг и настольных ламп. Затем я решил всё-таки научиться играть на гитаре — мне тогда было 11 лет. Едва освоив гитару, я начал делать домашние записи: записав на магнитофон гитару, воспроизводил это на магнитофоне и ставил параллельно записывать второй, а поверх записывал условные барабаны из чемоданов. Таким же образом дописывал бас, клавиши и вокал. Бас-гитара была, конечно же, «Урал», клавиши — олдовое отечественное электропианино.
— Мое наблюдение: до 2005 года альбомов пост-рока выходило не слишком много, все они были ожидаемыми и почти всегда хорошими. Сейчас же в каждом городе земли есть по пятку пост-роковых групп, но слушать уже не хочется ни один их альбом. Может, время этого стиля прошло?
— В любом направлении однажды происходит переизбыток исполнителей. Если в стакан без конца лить воду, лишняя вода будет вытекать за края, и в стакане будет оставаться ровно столько воды, сколько может в нем поместиться. Время верно расставило точки.
— Делаете ли вы дома предварительные заготовки пьес или большинство из них возникает в репетиционной, где все музыканты вставляют свое слово?
— Да, делаются заготовки, а потом всё доводится до ума на репетициях. И бывают моменты импровизации. Женя может начать играть какой-нибудь интересный бит, а мы подхватываем. Естественно, не обходится и без творческих скандалов. Когда кто-то считает, что тут надо играть ми, а не ре, а эту коду надо выкинуть. В идеале надо запереться в студии на полгода и колдовать над материалом. Но, увы это пока не реально.
— Дорого?
— Если брать в расчёт студию, где мы пишемся, а это питерский «Добролет», то за полгода набежит примерно полтора миллиона рублей. Стараемся использовать деньги, заработанные на концертах, но не всегда хватает, приходится брать из своих карманов. Приходится чем-то жертвовать. Чтобы поехать на очередную сессию на «Добролёт», я продал свой комбик.
— Не было ли идеи рвануть в Москву или Питер — чтобы там попытаться прорваться?
— Подумываю насчет переезда в Европу. Может, и рванём куда-нибудь…
Вадим Демидов