10-11-15

Культурный слой

Самый что ни на есть неприкаянный

Заезжий режиссер опять нас «кинул»

Через пару дней после премьеры на одном из нижегородских форумов, объединяющих театралов, обиженный зритель горячо вопрошал: почему все молчат? Будто и не было долгожданной премьеры и никто не ходил в театр! Зритель призывал высказаться по поводу спектакля, но все как в рот воды набрали.

 

Фото Георгия Ахадова

«Неприкаянного» действительно ждали. Вокруг премьеры Театра драмы разворачивалось сразу несколько интриг. Как сегодня будет звучать вампиловская сага о «лишнем человеке» семидесятых годов прошлого столетия? Будет ли вообще звучать — к примеру, для «поколения нулевых», которое в большинстве своем заточено на успешность в бизнесе, деньги, карьеру и, похоже, не задается вопросом о смысле жизни? Будет ли приглашенный из далекого Минусинска режиссер-лауреат «Золотой маски» осовременивать текст пьесы, удастся ли ему это сделать и что даст переименование? Насколько вообще нужен окажется городу и академическому Театру драмы еще один вампиловский спектакль? Наконец, возвращение в драму Олега Шапкова — чем не сюжет для нового сезона?

Легенды «Неприкаянного»

«Неприкаянного» окружали легенды. Еще задолго до премьеры среди почитателей и просто зрителей шелестело: Шапков мечтал о роли Зилова, а у режиссера Песегова Вампилов — любимый автор. Песегов увидел Шапкова на каком-то фестивале и спросил, что тот хочет сыграть. Олег ответил. Всё срослось!

«Неприкаянного» можно начинать смотреть задолго до начала спектакля. Я видела актера на сцене Театра драмы за час до официального запуска зрителей. И не могу не поделиться этим волнующим впечатлением — такого уже просто не бывает в условиях театрального конвейера. Пустой еще зал, с выключенным светом. Полумрак. Мерцание. Какие-то тонкие вибрации. Дрожание зеркальной глади за спиной у Олега. Он просто стоит и слушает пространство. Себя. Невидимый и неслышимый осенний дождь. Ему даже монтировщики не мешают.

(Специально для благодарных зрителей, тех, кто оценит, — фрагмент из разговора с художественным руководителем театра драмы Георгием Демуровым: «Он что, целый час так будет стоять? — А разве не так надо? — Ну такого почти уже не бывает в театре!.. — Это да…»).

Перед премьерой, как это принято, режиссер и актеры встречались с кем надо в фойе театра. Журналисты из состоявшейся беседы выбрали каждый свое, и в итоге потенциальные зрители узнали, что слово «неприкаянный», вынесенное в название, имеет какое-то отношение к процессу покаяния. Режиссер Алексей Песегов обронил, что в Европе билеты в интеллектуальный театр на непростой спектакль стоят гораздо дороже, чем билеты на общедоступное «развлекалово», — четко обозначив тем самым место новой драмовской постановки: не для всех. Была и «оговорка по Фрейду» — исполнитель главной роли, обращаясь к режиссеру, пошутил (?): ну, вы хоть здесь поговорите, а то на репетициях молчали!

После спектакля я начала думать, что это не было шуткой.

Черный-черный кабинет

Действие знаменитой вампиловской пьесы режиссер Алексей Песегов погрузил в черное, неуютное и продуваемое пространство. Не только лишних — никаких предметов на сцене. Никаких примет времени — ни из 70-х, ни из сегодняшнего дня. Ну, разве что названивает Зилов другу, с которым собирается на охоту, не со стационарного телефона, а с мобильного — распростершись на полу и вслушиваясь все в тот же дождь. Время от времени у него в руках еще оказывается пульт от телевизора. Но кадры вольной птичьей жизни на огромном экране возникают иногда в ответ на нажатие кнопки, иногда безо всякой связи с этим действием — как бы всплывая из подсознания Зилова, тревожа, маня оторваться от бытового и бесцельного прозябания здесь и сейчас. Погашенный экран становится еще более выразительным — возможно, это и оплывающее осенним мраком окно, и пространство зиловских воспоминаний, искривленное, прорезаемое трассирующими световыми вспышками, и некое метафизическое зеркало, в котором так страшно будет герою увидеть себя истинного. Визуальные намеки должны подсказать зрителю: это — не бытовой театр. Мерцающая полутьма первых минут, усиленный динамиками дождевой поток, отвернувшийся от зрительного зала Зилов, Зилов без аффектации, без истерики, Зилов наедине с собой — все это обещает… исповедь? визионерский прорыв в какие-то иные сферы?

Актеры, не раз получавшие призы на российских фестивалях именно за ансамблевость, в «Неприкаянном» именно что неприкаянны и существуют в нестыкующихся театральных манерах. Режиссер не придумал, а чем собственно будут заниматься актеры на сцене

Мой коллега и ведущий программы «Кофе-брейк» на ННТВ Александр Пашков особенно настаивает именно на этом: режиссер хотел увести действие пьесы и актеров от бытовизма, всякие бытовые и социальные прочтения «Утиной охоты» исчерпали себя и нужны то ли символические, то ли мистические ключи. Именно отсюда — и очищенная от быта сцена, и «черный кабинет», придуманный художником Светланой Ламановой, и эти инфернальные вспышки-воспоминания. И — «обрубленная энергетика» актеров: режиссер-де не разрешил им погружаться в психологию и быт и выплескивать эмоции в зал.

Под водочку

В пьесе как раз бытовая, внешняя, сторона зиловской истории прописана: герои празднуют новоселье, пьют, говорят необязательные слова, заводят интрижки, маются на нелюбимой работе, встречаются в кафешке, снова пьют, выясняют отношения. От главного героя жена уходит, любовница собирается замуж за одного из друзей, новая любовь наивна до глупости, на работе надо писать объяснительную. Но так живут многие, это не драма и не повод для того, чтобы в финале стреляться из охотничьего ружья. Но пьеса входит в золотой фонд отечественной драматургии, ее называют «самой горькой», «самой страшной и пронзительной» из вампиловских пьес. И не до конца расшифрованной. После премьеры зрители недоумевали: «Да чего он мечется? Ну, полюбил другую женщину, с чего стреляться-то?».

Что случилось с пьесой, если зрители задают такие вопросы?

Подсадные утки

Не сомневаюсь в профессионализме Алексея Песегова. Иначе не появилась бы в самом начале спектакля чудесная сцена с подаренными подсадными утками — когда Зилов падает в обнимку с ними у подножия «взрослого» стола, расставляет их, водит за носы, не обращая никакого внимания на гостей. Нужна была именно шапковская непосредственность и какая-то детская незащищенность, присутствующая в образе этого артиста, чтобы сцена не выглядело пародией и приобрела нужную тональность — обозначила двойственность существования героя в этом мире. Неповзрослевший ребенок, смутно угадывающий иные ценности, не желающий участвовать в профанных ритуалах… Это могло бы стать внутренней доминантой образа. Могло бы. Но в академическом Театре драмы повторяется то, что уже случалось не раз: театр упущенных возможностей. Находка никак не работает, ни с чем не резонирует. Хватило бы почти незаметных, походя, прикосновений к этим уткам для того, скажем, чтобы обозначить: Зилов душой не здесь, а где-то там, на озерах, за стеной дождя. Пластический рефрен сделал бы видимым для зрителя то, что спрятано за словами и в чем состоит магия вампиловского текста. Но это не Зилов забыл про уток, это режиссер забыл!

Точно так же, как «забыл» он снять нижнюю подсветку лица героя на внутренних монологах. У киношников есть старая шутка: «Почему мы не любим театр? — А что такое один общий план на протяжении трех часов?». Но хорошие театральные режиссеры умело вводят в ткань своих спектаклей «киношный» крупный план — переключая зрительское внимание, играя со светом и пространством сцены. Укрупненная режиссерская оптика позволяет выявить сильные стороны актерского дарования, выстроить смысловые акценты. Желая подчеркнуть зиловскую омертвелость, режиссер вместе с художником по свету, раз осветив лицо актера тусклым фонариком снизу, на протяжении всего спектакля так и не меняет этот пионерлагеревский прием. Мы видим только гипсовую маску с черными провалами вместо глаз. Говорящая спина Шапкова? Маловато для такого актера, как Шапков.

Характерно, что, рассказывая о «Неприкаянном» в своей программе, Александр Пашков вынужден был иллюстрировать размышления о премьере фотографиями Олега… из других спектаклей. Телезрители по этим фотографиям видели, каким разным и удивительным может быть артист Олег Шапков. (Я лицо и страдающие глаза Зилова-Шапкова тоже увидела только после спектакля — благодаря снимкам театрального художника Георгия Ахадова).

Что обрубил режиссер

В «Неприкаянном» крупных планов нет вообще. Поставив задачу увести действие из бытовой плоскости в какое-то иное измерение, режиссер не придумал, а чем собственно будут заниматься актеры на сцене. Сомнительный прием «обрубленной энергетики» привел к тому, что они просто стоят с опущенными руками в примитивных фронтальных мизансценах, общаются друг с другом исключительно через зал, закономерно сбиваясь при этом на литературную читку. Кстати, сокращенными — обрубленными — оказались и принципиальные текстовые куски, в которых Зилов дает точную характеристику сегодняшнего состояния общества и которые характеризуют самого Зилова как мыслящего человека.

Зато режиссер заставил Зилова-Шапкова пылко реагировать на появление свеженькой наивной Ирины. Там, где заведомо предполагается еще один мужской ритуал охоты («Такие девочки встречаются не часто»), у Песегова — достоевские страсти. Хотя логика вампиловского текста явно входит в противоречие с намерениями режиссера. У Вампилова герой после любовного объяснения покатывается со смеху (и это «пришлось» взять в спектакль, ничего не попишешь, принципиальная сцена!) и «сдает» новоиспеченную невесту во время приступа обличительности всех и вся. Сместив акценты в мелодраматическую плоскость, режиссер лишил пьесу глубины и главных смысловых опор. Любовная драма Зилова — часть экзистенциальной драмы, составная поиска смысла существования, утраченной гармонии с собой и мирозданием. Не зря его объяснение с женой включает картину глубинного и недостижимого единения с природой: «Знаешь, что ты там увидишь?.. Такое тебе и не снилось, клянусь тебе. Только там и чувствуешь себя человеком. Я повезу тебя на тот берег (…) А когда подымается солнце? О! Это как в церкви и даже почище, чем в церкви… Знаешь, какая это тишина? Тебя там нет… Ты еще не родился…». Этот, принципиальный, монолог, как и многое другое, повисает без поддержки — фрагмент, мало связанный с предыдущим и последующим действием. Как и линия Зилов — Официант (блестящая, но абсолютно автономная работа Юрия Котова). Обрубленной оказывается не только энергетика, но и вся духовная составляющая пьесы, а спектакль распадается на фрагменты.

Кривое зеркало

Еще два «фрагмента», залетевшие неизвестно откуда: Кушак и Валерия, призванные «разряжать» мрачную обстановку «черного кабинета». Анатолию Фирстову удается сохранить чувство меры и удержать равновесие в неустойчивой системе режиссерских координат, не становясь сплошной карикатурой. У Ольги Береговой положение просто катастрофическое. Выйдя в образе гротесковой феллиниевской клоунессы в невообразимом парике, говорящей басом и передвигающейся по сцене на полусогнутых ногах, актриса демонстрирует блестящие профессиональные возможности, но из какого-то другого спектакля. Актеры, не раз получавшие призы на российских фестивалях именно за ансамблевость, в «Неприкаянном» абсолютно неприкаянны и существуют в нестыкующихся театральных манерах. А уж то, как Валерия обхаживает Кушака, приглашая его на футбол, заставляет вспомнить «Кривое зеркало» с его бесконечными ужимками, выпученными глазами и хватанием себя и партнеров за интересные места. Картина маслом, в общем. Густым.

«Если аффтар рецензии хочет совсем другого кино, то пусть вспомнит, что это не ателье, где шьют по заказу», — написал по поводу недавней кинопремьеры один мудрый блоггер. Оно, конечно, не ателье, но аффтар хочет качественного продукта в любимом театре. Но, похоже, нас с вами опять «кинули». Придумав две-три мизансцены, приезжий режиссер бросает их на сцену с барского плеча, а дальше — сами как-нибудь…

Елена Чернова