10-11-22

Общество

«Науке фатально не хватает денег»

Председатель профсоюза работников РАН — о том, что заставляет ученых митинговать

Последние события очень наглядно показывают, в какой, мягко говоря, непростой ситуации оказалась отечественная наука. Российские ученые, уехавшие за рубеж, получают нобелевские премии, а те, кто остался, выходят на улицы и требуют, чтобы им создали нормальные условия для работы. 21 октября в Москве прошёл митинг сотрудников Российской академии наук (РАН), и это уже вторая за год уличная акция. Чего именно требуют ученые и как реагируют власти на их выступления, рассказывает руководитель профсоюза работников РАН Вячеслав Вдовин. Кстати, Вячеслав Федорович — ведущий научный сотрудник нижегородского Института прикладной физики (ИПФ РАН) — он живет и работает в Нижнем Новгороде.

Почему отменили митинг у катера «Герой»?

— Вячеслав Федорович, как 21-го числа все прошло?

— Московские власти отказались предоставить нам сквер напротив бывшей гостиницы «Украина», где мы проводили майский митинг. Теперь выделили набережную Тараса Шевченко — это более безлюдное место. Причём нас вытеснили фактически в промзону — публичная акция в окружении сараев.

— В общем, чтобы вас никто не увидел?

— Само собой. Власть пока не хочет ни видеть нас, ни слышать, и переговоров с нами тоже не хочет.

— Сколько людей было на митинге?

— Чрезвычайно мало, не более трехсот человек. Не все делегации смогли вовремя добраться до нового места, к тому же в тот день лил дождь. А в целом прошло все достаточно планово — в отличие от Поволжья: здесь по инициативе полпреда отменили все митинги, шествия и вообще все публичные действия…

— Здесь — это в Нижнем Новгороде?

— Здесь — это в ПФО. Дело в том, что всероссийская акция планировалось проводить везде, где работают наши профсоюзы. А профсоюзы Академии функционируют почти по всей территории России. И вот мы анонсировали, что и здесь тоже будем шуметь и буянить: в Саратове, Самаре, Казани, Уфе… И Нижний Новгород не был исключением — мы подали в мэрию заявку на пикетирование полпредства. Проводить акцию на территории Кремля нам не разрешили, поскольку это исторический памятник. Выделили место у катера «Герой». Но Григорий Рапота спросил: «Вам покрасоваться или результат нужен?» Мы ответили, что конечно, результат. На что он сказал: «Тогда давайте лучше на переговоры, чем объявлять митинг». Мы согласились.

— Когда научные сотрудники выходят на улицу и митингуют, это что-то совсем ненормальное… Чтобы ученые так сделали, нужны какие-то очень серьезные поводы. Вот какие у вас причины, требования?

— Прежде всего, требования касаются президентских поручений. 15 декабря прошлого года Дмитрий Медведев дал Правительству поручение подготовить предложения по актуальным вопросам научной молодежи. В результате власть должна была повысить стипендии аспирантам, предоставить ученым — в первую очередь молодым ученым — 5000 квартир и создать в институтах РАН новые ставки. То есть у нас есть ­формальный повод требовать: так, глава государства велел — исполняйте, ребята. Это я уже не к здравому смыслу взываю, а просто говорю: вы — непрофессиональные чиновники, не исполняющие волю главы государства.

— И это бездействие стало причиной майского митинга?

— До мая Правительство, насколько я понимаю, вообще хотело положить эти поручения в ту корзину, в которой лежит довольно значительная часть поручений президента. Видимо, правительство рассчитывало так: ну, пообещал тут Дмитрий Анатольевич маленько, растрогался, глядя на молодых ученых, на пожилых академиков, посулил… А мы сейчас объясним, почему это выполнить нельзя…

— …И вы вышли на улицу. Ну, и как? Это подействовало?

— Митинг был 17 мая, а 18-го появился официальный пресс-релиз минобр­науки, что там чего-то делается по квартирам. Очевидно, вот с этого момента они начали думать: совсем уж нельзя игнорировать Дмитрия Анатольевича, здесь придется что-нибудь сделать. Но то, что делают, нас не устраивает. Поэтому мы намерены 15 декабря провести массовую акцию, которую будем называть «Годовщина поручения Медведева: декларация намерений и что сделано реально».

Выжить в финансовом бардаке

— Что именно сейчас вас не устраивает?

— Год почти прошел — ни одно из поручений президента не выполнено в полной мере. Новых ставок нет. Правда, в проект госбюджета на будущий год все же включены 600 млн рублей, чтобы обеспечить тысячу новых ставок в институтах РАН.

— Этой тысячи хватит? Сколько реально новых сотрудников нужно, чтобы наука в России нормально развивалась?

— Когда мы совместно с министерством работали над программой «Кадры», один из промежуточных вариантов содержал совершенно правильную цифру: сегодня Россия испытывает дефицит в 175 тысяч исследователей.

— Но ведь не так давно в РАН прошло тотальное сокращение…

— Да, за три года — с 2006?го по 2008?й — нам пришлось сократить 21 тысячу сотрудников. Что вышло в итоге? Из 21 тысячи примерно треть была закрыта имевшимися вакансиями. Еще треть перевели на внебюджетные источники, включая гранты. А остальных, то есть 7000 человек, пришлось реально сократить.

— Но грантами постоянно сыт не будешь!

— Вот это и есть неприятность, особенно для молодежи. Яркий пример. По федеральной целевой программе «Кадры» мы выиграли немало грантов и в созданные научно-образовательные центры зачислили молодежь. Но тут Дмитрий Анатольевич разогнал Роснауку, через которую шло финансирование. И когда это агентство разогнали, началась бюрократическая чехарда. В результате полгода деньги по госконтрактам программы «Кадры» не приходили. То есть полгода молодые ученые, которые сидели на этих грантах, жили без зарплаты. В этом финансовом бардаке люди должны иметь возможность выжить, а не ждать полгода, когда придет грант.

— Квартиры вам начали давать?

— В этом году на 300 квартир смотровые ордера дали — дело сдвинулось. Но в проек­те бюджета на 2011—2013 годы мы пока даже не видим, что поручение по квартирам в ближайшие три года будет выполнено наполовину. А обещание Фонда развития жилищного строительства выделять ежегодно по миллиарду на жилье для сотрудников РАН так и осталось на бумаге. Реально нет ни денег, ни квартир.

— И третий пункт ваших требований — аспирантские стипендии. Что с ними не так?

— Уж ладно, что наш аспирант едет в центральную Европу и получает там те же полторы тысячи, но не рублей, а евро… Но даже в Белоруссии базовая стипендия аспиранта составляет шесть с половиной тысяч рублей, на Украине — пять-шесть тысяч рублей. А у нас — полторы! Это полный идиотизм. В России гораздо больше миллиардеров, чем, скажем, в Финляндии. А аспиранты в Финляндии получают намного больше, чем у нас. Мне это непонятно. Почему эта бывшая провинция царской России имеет втрое больше исследователей на душу населения и платит им нормальные деньги?

— В проекте бюджета не предусмотрено повышения стипендий для аспирантов?

— Предусмотрено. С будущего сентября стипендии аспирантам планируется поднять до двух с половиной тысяч. Но только с будущего сентября, значит еще надо подождать десять месяцев и получить треть белорусской стипендии. То есть мы год почти уже ждем с того момента, как Медведев распорядился о повышении, а надо подождать еще… А ещё через год, с осени 2012 года, будут рас­сматривать варианты повышения стипендий для самых лучших аспирантов до прожиточного минимума.

— А 21 октября к вам вышли официальные лица?

— Нет, к нам никто не вышел на переговоры. Зато на днях мне по почте пришло письмо из Аппарата президента — текст состоял буквально из трех строчек. Когда я его увидел, у меня сначала екнуло: наконец-то, короткое письмо! Значит, нас приглашают на встречу в такой-то день и в такой-то час, мы начнем переговоры! Нет, ничего подобного. Суть ответа была в том, что аппарат президента передает наши требования Правительству. Наше письмо пошло, что называется, по коридору…

— В общем, динамить начали?

— Пока я не могу сказать так жестко. В принципе, мы могли бы вести переговоры и с Правительством. Но я боюсь, что там эту бумагу автоматом сольют в министерство, Фурсенко тоже не будет сам готовить нам ответ, он пошлет это соответствующему специалисту — и так далее… Как-то раз, пробегая по коридорам министерства, я встретил одного своего знакомого. Он меня спросил, имея в виду письма Президенту: так ты что, все пишешь? Я говорю: а как же, куда деваться? Он говорит: «Пиши-пиши, хоть Господу Богу пиши, все равно отвечать придется мне!». И пока проблемы решаются таким способом, не думаю, что они вообще будут решены.

— Насчет Фурсенко. Одно из требований, озвученных на последнем митинге,?— отставка министра образования и науки. Вы считаете, что если придет новый министр, что-то изменится?

— Изменится, если пойдут по пути Обамы — у Обамы сейчас в администрации пять нобелевских лауреатов. У нас в России, к сожалению, столько нет, но тем не менее умные люди имеются. Но если пойдут по тому пути, как у нас делается в России… Здравоохранением у нас занимается прекрасный экономист, сельским хозяйством — медик… В этом смысле Андрей Александрович не самая большая напасть. Он хотя бы хороший, крепкий доктор физико-математических наук. И мы готовы вернуться к переговорам с ним.

«У Обамы работают пять нобелевских лауреатов»

— Еще одно ваше требование — увеличение финансирования Российского Фонда фундаментальных исследований (РФФИ). Фурсенко заявлял о шести миллиардах на будущий год. Это не так уж и мало, согласитесь?

— Два-три года назад на РФФИ выделялось 12 млрд. И от этого уровня финансирования, на наш взгляд, и нужно плясать. Вместо этого фонд сократился наполовину. А в 2012—2013 годах он сократится, согласно проекту трехлетнего бюджета РФ, до четырех миллиардов. Мы настаиваем на том, чтобы РФФИ получал не меньше 12 млрд, а лучше больше.

— Зачем фонду так много денег?

— Это один из немногих реальных конкурсных механизмов финансирования, по которым люди могут получать деньги на исследования. У ученых сейчас такая проблема: не то что зарплата маловата — нам нужны деньги на оборудование, исследования, материалы, поездки на конференции и семинары… А эти деньги успешно работающим ученым относительно легко получать из РФФИ.

«Диалог прервался»

— В одном из последних интервью Фурсенко заявил: пока профсоюз РАН приглашал меня на встречи, я приходил, я был готов к диалогу, но потом они перестали меня приглашать, и диалог прервался. Что вы можете в ответ на это сказать?

— Андрей Александрович сказал правду, но не всю. Диалог прервался, когда минобр­науки начало совершать неправильные шаги.

— Какие, например?

— Российская Академия наук была вычеркнута по формальным соображениям из списка заказчиков федеральной программы «Кадры», которую мы с министерством активно готовили. Попутно нас выбросили из той части программы, которая касалась строительства жилья и общежитий. Кроме того, РАН потеряла возможность участвовать и в ряде других важных конкурсов. Один из наиболее нашумевших — это мегагранты, в рамках которых в Россию будут приглашены зарубежные ученые. Программа по приглашению ведущих ученых рассчитана только на вузы, институты РАН в ней не участвуют. А ведь реальная наука у нас в России сейчас делается только в Академии наук. Университеты за двадцать лет пренебрежительного отношения властей к вузовской науке в значительной степени утратили традиции, оборудование и людей. Там вообще очень плохо сейчас с наукой, за исключением МГУ. И вот эту программу можно рассматривать как возвращение вузам двадцатилетних долгов.

Но то, что министерство искусственным образом отодвинуло академию от этой программы,?— очевидная глупость. Реально ее не отодвинули. Потому что по факту почти за каждым из проектов все равно стоят люди из РАН.?А там, где этого нет,?— поверьте, деньги растащат, проедят, и через два года ничего не останется.

— Сегодня правительство пытается направить науку в определенное русло, чтобы на выходе получался качественный, наукоемкий продукт. Возьмем хотя бы те же мегагранты, «Сколково»… Насколько эти попытки эффективны? Или нужны какие-то другие, альтернативные шаги?

— У нас есть ученые мирового уровня, признанные и у нас, и за рубежом, и они могут вам объяснить, как должно быть все устроено. У меня есть материалы с круглого стола одной научной конференции — там было 20 членов Академии наук, 80 зарубежных ученых,?— они дружно объяснили, что надо делать с российской наукой. Мне больше всех понравилась фраза академика Владимира Скулачева: «Говоря о проблемах российской науки, некорректно употреблять множественное число. Проблема одна — недофинансирование». А все остальные проблемы носят технический характер. Ну, как можно заставить нас решать частные проблемы, когда фатально не хватает денег?

Георгий Степанычев