11-03-04
Культурный слой
«Тебя я не сжёг в печальном костре рок-н-ролла»
Вадим Демидов
Родился в 1961 году в Горьком.
Окончил Горьковский политехнический институт.
Начиная с середины 80-х сочиняет прозу. Им же (под псевдонимом «Брюх») был придуман жанр «хармсинка» (наиболее широкое распространение получил цикл «Ленинградский рок-клуб», героями которого стали Цой, Кинчев, БГ и другие питерские рокеры). В 2000-х написал серию абсурдистских миниатюр «Потерянный Кортасар».
С середины 90-х Демидов работает журналистом в различных изданиях (в том числе в газетах «АиФ-НН» и «“Новая газета” в Нижнем Новгороде»).
Бессменный автор песен и вокалист нижегородской группы «Хроноп».
Группа записала ряд альбомов, в числе которых: «Здесь и сейчас» (1990), «Легче воды» (1991), «Где-то в Европе» (1995), «Любитель жидкости» (2006), «Песни Бронзового века» (2007), «Венецианский альбом» (2009), «Двенадцать писем на небо» (2010).
В 2010 году роман Вадима Демидова «Сержант Пеппер, живы твои сыновья!» был опубликован в журнале «Новый мир».
Живёт в Нижнем Новгороде.
С октября по март
Мы с ней жили вместе с октября по март,
Бледнолицый ангел, 3-й курс, мехмат,
Лишь её могу сейчас назвать
своей вечной музой.
Мы мечтали летом с аквалангом в Крым,
Самолётом шумным, поездом ночным,
И заснуть на гальке,
словно две ночные медузы.
И никто не пел, что будет нам легко,
И планеты плыли слишком высоко
За закатом.
При ней я никогда не ругался матом.
Мы с ней жили вместе с октября по март,
Под нытьё соседей, под хлопки петард,
Иногда скандалить прибегала к нам её мама.
Мы мечтали съездить в вечный город Рим,
Где в кофейной пене воздух растворим,
Где за барной стойкой до сих пор
сидит Далай-лама.
И никто не пел, что будет нам легко,
И планеты плыли слишком высоко
За закатом.
При ней я никогда не ругался матом.
Мы с ней жили вместе с октября по март,
День за днём бежали, как бежит гепард.
Рождество, сочельник, именины
и новоселье.
Воспаленье легких, пять звонков 03,
С каждым метром боли гасли фонари,
Постарался кто-то возвратить
с тобой нас на землю.
И никто не пел, что будет нам легко,
И планеты плыли слишком высоко
За закатом.
При ней я никогда не ругался матом.
Костёр
Ты можешь найти под ковриком ключ
И вспомнить, какой рукой зажечь свет.
Я много бы дал, чтоб увидеть,
как ты войдёшь.
Ты помнишь, где прячет хозяин чай,
И где лежат ленты забытых групп,
И комнату, где падал снег, а теперь
льёт дождь.
Возьми мои песни в столе,
В них пепел и дым, но тебя я не сжёг
В печальном костре рок-н-ролла
Наверно, в тот день я гощу у друзей,
Наверно, в тот день я домой не вернусь,
Кто-то щёлкает пальцами, но никто
не кричит.
И книга не лезет в нервную ткань,
Я просто смотрю в темноту из окна,
Адидасом растоптанный город спит.
Возьми мои песни в столе,
В них пепел и дым, но тебя я не сжёг
В печальном костре рок-н-ролла.
Какой-то чёрт нас разбудит в шесть
И ровным басом будет бубнить.
А то мы не знали, куда президент летал…
Трамвай меня возвратит домой,
На прежнем месте меня ждёт ключ,
Ты сделаешь так, чтоб об этом никто
не знал.
И капли огня на щеке,
И пепел, и дым,
Но тебя я не сжёг
В печальном костре рок-н-ролла.
Где-то в Европе
Думала выйти замуж и вышла, когда смогла,
Свадьбу справляли дома, и ночью она легла.
Муж был такой очкарик, и дети пошли
в очках.
Вот чем я грезил в среду с похмелья утром
Где-то в Европе.
Думала выйти замуж, да парень её сбежал,
Он распорол все стулья, но ничего не взял.
Ей было жалко мебель, ей не на что
было сесть.
Вот что я вспомнил в среду
с похмелья утром
Где-то в Европе.
Думала выйти замуж, но замуж
никто не брал,
Один говорил — посмотрим,
другой приходил и мял,
А третий был самый важный,
но с мякишем вместо льда.
Вот чем я грезил в среду с похмелья утром
Где-то в Европе.
Думала выйти замуж да ногу сломала вдруг,
Он уверял, что любит, но будет пока
как друг,
Доктор собрал консилиум, и ногу
пришлось отнять.
Вот что я вспомнил в среду
с похмелья утром
Где-то в Европе.
Думала выйти замуж и с горя пила вино,
Домой приходила поздно, а поздно
уже темно,
И после глотка портвейна ей чудится
всякий раз,
Что видит, как я страдаю с похмелья утром
Где-то в Европе.
На первом этаже (Человек в человеке)
На первом этаже, где занавески жёлты,
Там двое человеков спят
Часов одиннадцать подряд.
На первом этаже, где неполитый кактус,
Там двое человеков спят,
И свечи с вечера горят.
Человек в человеке
Остаётся навеки,
И друг в друга впадают реки.
Не расстаёмся мы, не расстаемся мы.
На первом этаже висят на стенах лица
И смотрят вниз на тех двоих.
И улыбаются за них.
На первом этаже едва пищит комарик,
Смешал в коктейле он их кровь.
И пьёт горячую любовь.
Человек в человеке
Остаётся навеки,
И друг в друга впадают реки.
Не расстаёмся мы, не расстаёмся мы
На первом этаже, где настежь в небо окна,
Там двое человеков спят
За сном их ангелы следят.
Человек в человеке
Остаётся навеки,
И друг в друга впадают реки.
Не расстаёмся мы, не расстаёмся мы.
Прогулка
Дома стоят, как надгробья в оградах,
Вчерашний сторож, видимо, умер.
Крест, крест, ты перекрестился.
Как жаль, что я безбожник.
Кровоподтёк фонаря у подъезда,
Мой бледный спутник выглядит монстром.
Вот-вот начнется триллер,
Веселый праздник уродов.
Ночная прогулка в чужом районе.
Ночная прогулка под волчьим солнцем.
Мой насекомый друг, что ты хочешь?
Какой таксист остановит здесь тачку?
Свет фар, это нас дразнит
Огонь бессонницы окон.
Не хвастай светлым нищенством века.
Не хвастай, если мы выйдем живыми.
Блеск глаз мутантов страха.
Не нас ли ждут эти парни?..
Ночная прогулка в чужом районе.
Ночная прогулка под волчьим солнцем.
Любитель жидкости
У него в руках шприц, но он не врач,
И он видит распятым себя на двери,
И он обречён, как военный трубач.
Он просто любитель жидкости
номер три.
Ему наплевать, что нетвёрд его шаг,
И то, что нелепы его слова,
В его кошельке, как обычно, голяк.
Он просто любитель жидкости номер два.
В его переулке есть синий ларёк.
Он пристроился в хвост
из бесцветных спин,
Но не такой это страшный порок.
Он просто любитель жидкости
номер один
Он не знал, что можно выжить с утра,
Кто-то чёрный разжёг в его горле огонь.
И он слышит, как в кухне журчит
не завернутый кран.
Он сегодня любитель жидкости
с номером ноль.
В руках дурака
Обещай мне возвратиться с необъявленной войны,
С большой войны,
Обещай писать мне письма
с поднебесной стороны,
Из страны,
где сны
не снятся никому.
Мы как бабочки в руках дурака,
Стукнет в голову ему —
и наши крылья оборвёт,
Пережить,
пережить,
пережить бы ещё год.
Обещай мне возвратиться,
даже если будешь сбит,
Ты будешь сбит,
Даже если вертолёт твой
синим пламенем горит,
И болит
в груди,
и в ухо шепчет смерть.
Мы как бабочки в руках дурака,
Стукнет в голову ему —
и наши крылья оборвёт,
Пережить,
пережить,
пережить бы ещёгод.
Без воды под южным солнцем
обещай прийти к своим,
Прийти к своим,
Знаешь, это так нечестно
вдруг исчезнуть молодым,
Молодым война чужая навсегда.
Мы
Как чудесно, что нас не пустили во власть,
Мы могли бы во власти бесследно пропасть.
Это были бы точно уже не мы.
Мы бы марш несогласных стали винтить
И по южным границам с войною ходить.
Мы же знаем, что делает власть с людьми.
Но мы искали любовь среди падших фей,
Мы искали надежду в косяке журавлей,
Мы искали радость в рязановских снах,
А нашли только боль, одиночество, страх.
Мы искали музыку в новой волне,
Мы искали слово в ядовитом вине,
Мы искали мудрость в поющих камнях,
А нашли только боль.
Как чудесно, что нас не пустили во власть,
Не во власти меньше соблазнов украсть,
Ведь нефть — это вышка, а значит,
смерть.
Ну, купили бы Челси на кураже,
Ещё яйца и пенис от Фаберже,
Еще Мисс Москву, чтоб не заржаветь.
Но мы искали любовь среди падших фей,
Мы искали надежду в косяке журавлей,
Мы искали радость в рязановских снах,
А нашли только боль, одиночество, страх.
Мы искали музыку в новой волне,
Мы искали слово в ядовитом вине,
Мы искали вечность в поющих камнях.
А нашли только боль.
Как же славно, что нас не пустили во власть,
Мы могли бы на всю свою карму попасть,
В двух шагах от неба и от земли.
Ну, ввели бы цензуру на весь Интернет,
Затянули свободу в прежний корсет,
Мы же помним, что делает власть
с людьми.