11-08-12
Культурный слой
Художник звукового ландшафта
Музыкант и саунд-дизайнер Станислав Вдовин за восемь лет творческих занятий успел много чего — записал и выпустил десятки альбомов, как сольных, так и под псевдонимом Unit 21, а также в союзе с Александром Ананьевым (проект «Sleepy Town Manufacture»), Антоном Черкасовым и Ольгой Шайдуллиной основал лейбл «Occasion». Станислава занимает широкий спектр электронной музыки — от техно до эмбиента. Знаковая изюминка его работ заключается в особой технике микросемплирования советских виниловых пластинок: когда из крохотных пазлов?звуков создаётся новый звуковой ландшафт.
Вдовин окончил музыкальную школу по классу фортепиано, занимался на джазовых курсах. Техно открыл для себя в 13 лет. Тот факт, что в такой музыке можно не владеть инструментом и не знать нот, его мало волновал. Наоборот, было увлекательно исследовать звук, изменять его с помощью эффектов.
— Где-то я читал, что в детстве тебе нравилось пальцем раскручивать пластинку «Stars On 45» до скорости в тысячу оборотов в минуту. Что это за история?
— Детские шалости. В одной из рецензий остроумно подметили, что любовь к издевательству над винилом осталась со мной навсегда. Тот альбом был построен на виниловых микросемплах. Звучание винила и проигрывателя «Арктур» я однажды нашёл вдохновляющим, у «Арктура» специфически широкая стереобаза и своё звучание, но это произошло, конечно, не в детстве. Я пересемплировал более сотни советских грампластинок, но концептуально использовал в треках микрофрагменты порой меньше секунды длиной. Например, трек «Baltic Morrow» построен на пониженных звуках струнных с семидюймовки Валерия Леонтьева, 19?минутная композиция «December Drone» состоит из одного короткого и растянутого звука трубы Тайгера Окоши, а «Song For Seagull» — джазовый стандарт «Около Полуночи», пониженный на две октавы и смешанный с «Telegraph Road» «Dire Straits».
— Ты неоднократно пересекался с Сашей Ананьевым из «Sleepy Town Manufacture». Каково это сочинять и записывать подобную музыку вдвоём?
— Саша сыграл ключевую роль в моём творческом мировоззрении, привил вкус к электронной музыке. Если бы наше знакомство не состоялось, возможно, я бы не выбрался за пределы техно и хауса, потому что сам я человек довольно консервативный и инертный. Когда мы записывали последний альбом, где смешаны эйсид и эмбиент, мы устроили две сессии у меня дома — он приезжал в Нижний со своими синтезаторами. За два дня мы всё записали, а потом уже общались через интернет и дополняли, сводили окончательный продукт. Сегодня заметна тенденция к обогащению фактуры электронной музыки с помощью живых инструментов. Саша, например, приглашает для исполнения партий знакомую девушку-скрипача, я играю на фортепиано или гитаре.
— Думаю, многим твоим знакомым непонятна та музыка, которую ты творишь. В связи с этим были забавные случаи? Приходилось ли объяснять, что это тоже музыка?
— Во-первых, я занимаюсь не только экспериментальной электроникой, а ещё и вполне доступным мелодичным техно. А во?вторых, вряд ли я буду кому-то доказывать ценность своей музыки — этот этап пройден. Во всём мире существует нишевая целевая аудитория, для которой я и играю музыку. Мои эмбиент-треки непонятны даже моему имеющему диплом дирижёра отцу, который музыкой занимается всю жизнь. Я отдаю себе отчёт, что даже имея определённый вкус, к такой музыке нужно привыкать. Она несколько растянута во времени. Возможно, даже формирует ощущение времени — например, нижегородское выступление музыканта Machinefabriek многим показалось в два раза короче, чем оно было на самом деле.
Из забавных эпизодов вспоминается один. В «Рокко» выступал нижегородский экспериментальный электронщик Eaah. Свой сет он начал с длинного дроун-трека (Дроун-музыка основывается в первую очередь на звуковом эффекте, достигающемся за счёт одного музыкального звука или соотношения нескольких таковых звуков, которые играются на протяжении большей (всей) части композиции.?— Прим. ред.). А я в это время был недалеко от звукорежиссеров, и один из них спросил меня: «Это он уже выступает или проверяет аппаратуру?»
— Впервые я услышал твоё имя в связи с проектом с Ольгой Шайдуллиной. Насколько это был важный для тебя проект? Как у вас разделялись функции?
— С Олей я познакомился в «Рекорде» несколько лет назад. Сначала она работала над проектом «Сирены» вместе с художником Евгением Стрелковым и моим другом музыкантом Антоном Черкасовым. Потом Антон с головой ушёл в кандидатскую диссертацию, и Оля «переключилась» на меня. Мне интересно с ней работать, она мыслит другими категориями и очень амбициозный человек. Придумывает и организовывает наши выступления, подаёт идеи и пишет нотную часть музыки. В «демократичных» концертах она играет на фортепиано, которое я сэмплирую в реальном времени и создаю звуковую картинку.
— Я вычитал термин, определяющий твою музыку, — «fragile melancholic minimal melodic ambient». Всё ли он объясняет?
— Очень смешной термин, придуманный фотографом Костей Лукьяновым. Не хочу показаться нескромным, но у меня столько разной музыки, что этих слов для её описания будет явно маловато. И не думаю, что музыку может что-то объяснить, кроме самой музыки.
— Я бы сказал, что в целом сегодняшней музыке не хватает гармонического развития. А уж вся (или почти вся) электроника вообще зациклена на одном-двух аккордах…
— Упрощение свойственно всей неакадемической музыке, потому что она сильно зависит от внешних факторов. На академическую музыку выделяются гранты, стипендии, а на популярную, в том числе электронную музыку, влияют тренды, технологии и рыночные механизмы. Поэтому она упрощается, подстраивается. Важно понимать, что электронная музыка и так открывает широчайшее звуковое поле действий, и гармонические изменения не всегда бывают ей на пользу. Аккорды, работающие для акустических инструментов, не будут работать, например, для аналоговых синтезаторов — у них другая природа и плотность звука. Поэтому аккорды упрощаются, в них появляются пустоты, пробелы. А эти пробелы, в свою очередь, необязательно заполнять конкретными нотами, когда в нашем арсенале различные шумы и текстуры, уже придающие треку законченный вид.
— Это занятие можно назвать карьерой?
— В моём случае это карьера, потому что это единственное занятие, которое мне по душе и в котором я практически подкован. Сейчас пишу большое количество коротких фоновых треков для московского заказчика. Хотелось бы писать музыку для видео любого характера — рекламного, документального или художественного. Думаю, что это вопрос времени.
Вадим Демидов