11-10-21

Общество

До встречи, дуралеи!

Сказ о том, как обозревателю «Новой» в Нижнем», правозащитнику и историку Станиславу Дмитриевскому не разрешают преподавать в воскресной школе

Дмитрий Медведев внёс в Госдуму законопроект, запрещающий лицам, судимым или привлекавшимся за экстремизм, работать в школах и иных детских учреждениях. В тексте документа предлагается изменить статьи 331 и 351-1 Трудового кодекса. Согласно законопроекту, вышеописанные лица не должны работать в сфере образования, воспитания, развития детей, а также детского отдыха, медобеспечения, спортивного развития и соцзащиты. Как известно, под определение экстремизма — в соответствии с нашим дышлообразным законом, басманной судебной практикой и «лингвистической» экспертизой — подпадает практически любое выражение недовольства предержащими властями, включая утверждение «Права не дают — права берут!», лозунг «Долой самодержавие и престолонаследие!», а также написание эпитета «путинский режим» с маленькой буквы (последний пример — из моего собственного уголовного дела). Раньше за эти шалости родное государство просто отвешивало условные и иногда реальные тюремные сроки. Теперь венценосный юрист-цивилист, заходящее солнце наших модернизаторов и реформаторов, предложил дополнительно ввести и запрет на профессию. Да еще и пожизненный, с приданием закону обратной силы — ведь запретить приближаться к учебным заведениям предлагается всем «ранее судимым и привлекавшимся», вне зависимости от того, отбыто ли наказание и снята ли судимость. В России снова может возникнуть класс пораженных в правах «лишенцев». И я — счастливый обладатель двадцатилетней давности диплома учителя истории и шестилетней давности «экстремистского» приговора Советского районного суда могу оказаться в их числе.

Хорошо известно, что в своем щенячьем рвении предугадать хозяйский свист, нижегородские борцы с экстремизмом любят побегать впереди паровоза. Посему прелести медвежьих законодательных новелл я успел испытать на своей шкуре еще до их официального принятия.

В начале этого года друзья пригласили меня преподавать церковнославянский язык в одну из воскресных церковно-приходских школ нашего города. Я с удовольствием согласился. Славянский язык люблю с детства — ещё классе в седьмом, обследуя чердаки и кладовки приговоренных к сносу опустелых домов, я начал собирать свою коллекцию кириллических изданий и рукописей, которая хранится теперь в Институте рукописной и старопечатной книги Российского Поволжья.

Впрочем, поступление на учительскую вакансию внезапно оказалось делом не простым, хотя первые пробные уроки и прошли на «ура». Мне было откровенно интересно заниматься с детьми, а детям, кажется, — со мной. Но директор школы, прочитав на сайте «Новой» в Нижнем» биографию вашего покорного слуги, заявила, что моя недостаточная любовь к правящему тандему заставляет её пристально присмотреться к моральному облику соискателя. По сему, для начала мне было предложено собрать 25 справок, удостоверяющих, что я верблюдом не являюсь, подготовить список научных публикаций и программу занятий на год вперед. В общем, было понятно, что видеть в школе она меня не желает и ищет лишь благовидный предлог для отказа. Я махнул рукой — противостояний и скандалов хватало мне по основному роду правозащитной деятельности, и совершенно не хотелось тащить за собою этот шлейф в церковное учебное заведение. Однако через две недели я с удивлением узнал, что фактический отказ принять меня на работу спровоцировал дружное возмущение учителей и родителей, что привело к острой дискуссии по целому ряду педагогических вопросов, и, в конце-концов, — маленькой приходской «революции» (термин одного из учителей). Настоятель назначил нового директора, и тот принял меня на работу.

***

Я проработал в школе лишь половину учебного года — но какое прекрасное это было время! Церковная школа отличается от общеобразовательной тем, что дети посещают ее, как правило, по движению сердца — во всяком случае, я не видел никого, кого бы родители тащили сюда откровенно из-под палки. Соответственно, то, чему ты учишь, находит благодарный отклик в детских сердцах. Мы старались изучать грамматику через текст, причём через интересный для ребёнка: читали, например, сказание о старце Герасиме и его льве — замечательную древнюю повесть о дружбе, верности и Божией любви, преображающей всякую тварь. Но и в затверженных (что греха таить — часто без понимания смысла) молитвах и псалмах вдруг открывали ребята для себя их изначальное пронзительное звучание. Когда исчезли звательный падеж и буква «юс малый»? Какой звук передавался в старину нынешним твёрдым знаком, и почему он теперь не звучит? От какого корня образован глагол «пичкать» — русского или старослаявнского? Всё это старались разобрать максимально подробно и у детей появлялось совершенно другое видение родного языка. Я нашел в Интернете новые красочные пособия, таскал на уроки старинные рукописи, взятые под расписку из Института рукописной книги — ребята разбирали древнее полууставное письмо и витиеватую скоропись, любовались узоречьем заставок и буквиц. Кто сказал, что изучение древних языков — скучное занятие?!

Под стать ученикам — и педагоги: прекрасные профессионалы и светлые души. Зарплаты в воскресной школе размера сугубо символического, а работа занимает единственный для многих выходной день. Поэтому учительствуют здесь не за деньги, а, как у нас говорят, во славу Божию. Взрослый, не любящий детей, не прозревающий в каждом маленьком человечке образ Творца, в таком месте надолго не задерживается. Для следующего учебного года мы выстроили комплексную программу обучения.

Предполагалось, что тексты, которые мы будем читать с детьми по-славянски, помогут освоить и другие предметы: изучают по агиографии святых Бориса и Глеба — читаем их Житие, разбирают на литургике Евхаристический канон — читаем анафору, проходят по Священной истории суд над Спасителем — читаем соответствующие отрывки из Евангелия. Составил я и пилотную программу по языку, рассчитанную аж на четыре года. В общем, были планы на долгую работу.

Пока — уже к концу летних каникул — не появились на горизонте борцы с экстремизмом.

***

Сначала в Епархиальное управление пришла кляуза «из органов», в коей сообщалось о великой опасности, которую я представляю для страждущего человечества вообще, суверенного российского государства в частности и неокрепших душ подрастающего поколения в особенности. Затем спецы по борьбе с крамолой лично заявились в храм, изрядно перепугав «труждающихся, поющих и предстоящих». Учителя были вызваны на «профилактическую беседу» (сами они, описывая мне детали, дружно назвали её допросом), в ходе которой незваные гости потребовали от них отчёта о темах моих разговоров с детьми. В рассказы о глаголях и ятях визитеры, кажется, не очень поверили и дали понять, что в случае продолжения здесь моих педагогических трудов приход ожидают большие проблемы. Интересно отметить, что о деятельности сего выездного «профилактория» я узнал в последнюю очередь, когда его уже и след простыл, как и всякая мелкая бесовщинка, эти предпочитают шкодить исподтишка. Страху наши тихушники всё же навели на непривычных к таким визитам людей преизрядного: никто толком не мог даже вспомнить, какими корочками размахивали прибывшие в храм клевреты — то ли ФСБ, то ли Управления МВД по противодействию экстремизму. На приходе мне сказали честно: «Замену вам найти будет непросто, но мы с настоятелем их боимся».

Увы, эти опасения не совсем беспочвенны. Шантаж, провокации, пытки и фабрикация уголовных дел — вот далеко не полный арсенал методов, в применении которых подозреваются наши охранники «конституционного строя». Так что профессиональный антиэкстремист на школьном пороге — подарок вряд ли многим лучше педофила… В сложившихся условиях продолжение моего сотрудничества с воскресной школой, по меньшей мере, могло вовлечь церковное учебное заведение в противостояние политического толка.

Как неоднократно повторял мой любимый духовный писатель, митрополит Антоний Сурожский, Церковь — уникальная организация, созданная для единственной задачи: обеспечивать связь человека с Богом и Бога — с человеком. У Церкви монополия на эту задачу, и она не имеет права отвлекаться на другие виды деятельности, в том числе (в отличие от каждого конкретного своего члена) — не имеет права участвовать в политике. Поэтому я почёл за лучшее не настаивать на продлении срока трудового договора. Так и закончилось моё учительствование…

***

Каких целей добивались представители боевого отряда партии жуликов и воров, планируя свои похождения в церковной ограде? Возможно, они надеялись вывести меня из равновесия, отделив меня от Церкви, посеяв обиду? Мне так и говорили некоторые мои знакомцы: «Что, слили тебя попы из РПЦ, не стали защищать!?» Какие глупости… Глава Церкви — Христос. И он не просто защитил меня — он пошёл за меня на Голгофу, на крест, принял мучительную смерть! Каких ещё жертв могу требовать я после этого от моей Церкви? А если так, то, по слову апостола, «ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни грядущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией». А уж тем более — не смогут отлучить от неё неуклюжие происки «антиэкстремистских» ищеек.

Следует добавить и ещё кое-что. По образованию я историк, потому признаюсь — подготовка к урокам по филологической дисциплине занимала у меня немало времени. Это значительно сокращало мою правозащитную и оппозиционную активность — то статью откажусь написать, то на митинг не выйду, то с очередной жалобой в Европейский суд затяну. А тут ещё предложение летом поступило — пригласили преподавать в открывающуюся православную гимназию. Я раздумывал, осознавая, что эта работа, возможно, и вовсе может отодвинуть общественную активность на второй план… Визит товарищей охранителей расставил всё на свои места.

На всё воля Божия. И может быть, Он таким образом дает мне понять — найдутся на той ниве и другие делатели. Твоя задача, твое призвание — здесь и сейчас бороться с неправдой этого мира, помогать тем, кто столкнулся с беспределом, насилием, преступлениями, бездушием власти, с политическим злом.

И если так — то нужно сказать «спасибо». Сначала Богу. Затем и вам, господа жандармы. Обещаю, что всё высвободившееся благодаря вашим усилиям время я потрачу на то, чтобы ещё эффективнее бороться с несправедливостью.

Так что привет и вам, и вашему начальству. 31-го октября встретимся на площади Свободы, дуралеи!

фактофон

Автор статьи был признан Советским районным судом в разжигании расовой, национальной и социальной вражды за публикацию в газете «Право-защита», которую он редактировал, обращения Ахмеда Закаева к российскому народу и обращения Аслана Масхадова к Европарламенту. В них лидеры чеченских сепаратистов призывали российские власти и народ к мирным переговорам и давали негативные оценки путинскому режиму. Журналист и правозащитник свою вину не признал, заявив: «В публикациях не содержится никаких негативных характеристик, унизительных характеристик, негативных оценок каких-либо расовых, национальных и социальных групп, либо отдельных лиц, как представителей этих групп. В этих статьях действительно содержатся негативные характеристики, но негативные характеристики нынешнего политического режима России — это негативные характеристики политики этого режима на Северном Кавказе, негативные характеристики и гневные оценки тем военным преступлениям, которые совершаются как федеральными силами, так и представителями чеченских силовых структур без различия их национальной принадлежности. Наконец, это очень экспрессивные и негативные оценки лично господина Путина, как президента Российской Федерации. Но ни то, ни другое, ни третье, ни четвёртое, как вы понимаете, пока ещё не является составом преступления — по нынешнему российскому Уголовному кодексу. Поэтому я считаю приговор абсолютно незаконным и необоснованным». В ближайшее время решение по делу Дмитриевского должен вынести Европейский суд по правам человека, куда автор обратился с жалобой в 2006 году.

Станислав Дмитриевский