Призрак оперы

12-07-20

Культурный слой

Призрак оперы

Современное искусство — его еще называют актуальным — мне представляется коралловым островом, на котором свои законы, свои священные коровы, свой кодекс морали, своя эстетика и свои чудеса. Остров не стоит на месте, он перемещается по глобусу мира, пытаясь навязать жителям материков свою точку зрения, почти всегда фриковатую. Обитатели его (творцы) посмеиваются над ортодоксами искусства, над мейнстримом, — а мейнстрим огрызается в ответ, хотя нет-нет, а ворует какую-то толику островных чудес.

Арсенал — осколок того острова. Посещая его, часто бываешь озадаченным, но скучать приходится редко — находится повод и позубоскалить, и впасть в раздумье. К 15-летию нижегородского филиала ГЦСИ арт-группа «ПровМыза» на подмостках Арсенала представила актуальную оперу «Марево».

«ПровМыза» — Сергей Проворов и Галина Мызникова — еще не священные коровы, но персонажи весьма признанные. Как видео-художники участвовали в Венецианской биеннале и в Венецианском кинофестивале, их работы отмечены множеством призов. При всей несхожести плодов вдохновения «ПровМызы» все они рифмуются с человеческой обреченностью, безнадежностью, тщетой. На той же константе построен и сюжет оперы. Чтобы подчеркнуть безысходность, действие происходит почти в полной темноте.

Семья из четырех человек попадает в автокатастрофу. Судя по искореженной машине, никто не должен выжить. Однако персонажи все же двигаются, хотя и тягуче — как рыбки в наполненном глицерином аквариуме. Ну, такая типичная «сокуровская» хмарь. Если исходить из логики культурного мейнстрима, поведение персонажей являет собой тотальный неадекват: «мать» и «сын» с четверть часа собирают в большой ком невесть откуда тянущуюся веревку, «дочь», восседающая на плечах «отца», раз за разом запускает в небо дохлую чайку. Боюсь, если пытаться хоть как-то объяснить мотивы поступков действующих лиц, возможен вывих мозга.

Эпизод с погибшей собакой — кульминация. «Сын» ложится под собачье чучело, и из того вытекают струи белой жидкости, которую зритель, видимо, обязан отрефлексировать как молоко. А потом «мать и «сын» обмакивают ладони в белую лужу и обмазывают себя. Эпизод настолько физиологически отталкивающий, что я рефлекторно стал искать глазами хармсовскую девочку, что должна была выйти на сцену со словами: «Папа просил передать вам всем, что театр закрывается. Нас всех тошнит!» Однако другая девочка продолжала кидать в потолок чайку без признаков жизни.

Опера не была бы оперой, если бы в ней не звучала музыка и персонажи не пели. Впрочем, в мейнстримовом смысле они не пели, а использовали невнятный птичий язык на грани верещания, стенания, визга. За папу пел бас из Большого театра Андрей Архипов, а за маму — известная в среде академического авангарда Наталья Пшеничникова из Берлина. Участники хора рассыпались по всему залу Арсенала, каждый выводил рулады из своего угла. Была и музыка от 22-летних Марка Булошникова и Кирилла Широкова — хотя, скорее, звуковое сопровождение. Исполняющий авангард «NoName-ensemble» отлично вписался в оперу — причем на слух казалось, что все играется ad libitum, однако перед музыкантами стояли пюпитры с нотным текстом. В первой трети оперы мне запомнился длинный фрагмент с ритмично стенающим «папой» (при этом он катался по полу), — Архипову аккомпанировал протяжно звучащий контрабас в регистре газонокосилки. Уже была выкошена вся трава в нижегородском кремле, а газонокосилка все никак не смолкала. И когда она, наконец, умолкла, я мысленно обцеловал авторов «Марева».

Завершилась опера детским рыданием и вытеканием из задника сцены темной жидкости, предположительно — крови. Детский плач и кровь — весьма сильные аргументы, а помноженные друг на друга вообще заставляют цепенеть. Это и впрямь оживший призрак оперы. В пресс-релизе авторы оперы, перечисляя задействованный творческий инструментарий, сообщали о «мгновенном схватывании эстетического универсума». Я долго думал, что это означает. Возможно, то, что если долго бить в одну точку единственной страдальческой эмоцией, то зритель все-таки достигнет состояния катарсиса и «схватит универсум», хотя бы вследствие того, что напавший на него кошмар счастливо завершился и он может выйти на свет белый.

Но увидел ли рецензент что-то кроме претенциозности? Успокойтесь, узрил! «Марево» — реальный способ расшевелить нижегородское культурное болото. Дать ему под дых, вывернуть наизнанку, заставить ругаться и спорить, показать еще одну дорогу в небеса — пусть кривую, горбатую, фриковатую, но которая пусть не сегодня и не завтра, но послезавтра кому-то, идущему следом, поможет вырулить на новую музыкальную традицию. А подобные встряски городу ой как нужны.

Вадим Демидов