12-08-20

Политика

Амбиции выше возможностей

Нижний Новгород стал одним из 14 городов России, где по заказу фонда «Наследие Евразии» и Фонда Горчакова проводилось социологическое исследование «Внешняя политика России: оценки и ожидания молодого поколения». Его результаты вряд ли обрадуют чиновников министерства иностранных дел.

Исследование выявило глубокий смысловой разрыв между официальной позицией Кремля и мнениями молодых профессионалов в области внешней политики, имеющих соответствующее образование и (ли) опыт практической работы в сфере международных отношений. Подавляющее большинство интервьюируемых и участников фокус-групп откровенно критически воспринимает ключевые позиции российской дипломатии и предпочитает дистанцировать себя как официальной внешней политики РФ. Большая часть проинтервьюированных молодых специалистов не только не отождествляет себя с внешней политикой России, но и высказывает сомнения в её эффективности, равно как и в возможностях её изменения к лучшему.

Большинство респондентов отмечает, во-первых, высокую степень неустойчивости и неопределённости внешнеполитических приоритетов России, которая продолжает поиски себя в мире. Этот процесс усугубляется косностью российской дипломатии, большим влиянием на неё корпоративных интересов, а также стремлением скорее к символическому, чем к реальному доминированию в мире («мы вооружаемся в основном на ТВ»). В наиболее критическом варианте эта позиция выливается в отрицание каких бы то ни было приоритетов вообще и в признание конъюнктурного характера российской внешней политики.

Кроме того, для многих экспертов очевидно расхождение между декларируемыми и реальными целями России на международной арене. К числу последних респонденты относят желание «подороже продать ресурсы» (что, строго говоря, относится не столько к внешней политике, сколько к торговле) и «отделаться от внешнего давления». Один из экспертов верно подметил стремление руководства РФ провести строгую грань между внутренней («суверенной») и внешней политикой, что само по себе является проблемным.

Из интервью становится ясно, что по ключевым приоритетам мнения экспертов серьёзно расходятся с официальной позицией российских властей. Прежде всего, это касается пост-советских стран, которые мало кто называл в числе важнейших партнёров России. Поведение России в «ближнем зарубежье» часто характеризуется экспертами как имперское и вызывает настороженные или скептические оценки, отчасти связанные с негативными параллелями со временами СССР. Помимо затратности, имперская политика отличается ещё и низкой отдачей с точки зрения интересов рядовых граждан. Действия России в отношении Абхазии и Южной Осетии были названы одним экспертом «фактической оккупацией», не дающей никаких дивидендов россиянам, а политику в отношении Чечни — выплатой дани, аналогичной монголо-татарскому игу. В этом смысле многие эксперты фиксируют одно из глубинных противоречий внешней политики России, состоящее в интуитивном стремлении к воссозданию некого противовеса Западу в формате «мини — Советского Союза», но без повторения крайне негативного опыта холодной войны, включая распад СССР.

В подавляющем большинстве случаев в качестве реальных партнёров России фигурировали страны Европы (либо Запад в целом) и только в одном интервью — Китай. На Китай вообще приходятся наиболее скептические оценки, что также в значительной степени противоречит официальному курсу РФ на бесконфликтное взаимодействие с этой страной.

С одной стороны, многие нижегородские специалисты уверены, что сотрудничество с Россией для Китая не является приоритетным и что Китай вообще не признаёт «равноправного сотрудничества, вследствие чего надежды на него со стороны России обречены. С другой стороны, серьёзную опасность представляет растущая китайская эмиграция на Дальнем Востоке и желание Пекина «опираться на север» в плане приобретения ресурсов. В силу этого отношения с Китаем характеризуются экспертами как формальные и прохладные, скорее имитирующие дружбу и стратегическое партнёрство.

По мнению одного нижегородского специалиста, в отношениях РФ с Латинской Америкой внешняя политика часто подменяется идеологией и торговлей. Даже в тех сферах, которые вызывают преимущественно положительные оценки (как, например, подготовка к Олимпийским играм в Сочи 2014 года), эксперты видят скрытые проблемы (увеличение нагрузки на бюджет после окончания Игр для содержания дорогостоящей инфраструктуры).

Инерция холодной войны и сопровождающий её страх перед Западом остаётся непременным атрибутом менталитета правящего класса в России. Этот стереотип как сознательно поддерживается Кремлём, так и существует в обществе сам по себе. По мнению многих экспертов, такому стереотипу подвержено даже более молодое поколение российских дипломатов, что говорит о воспроизводстве устаревших взглядов российским МИДом. Причём речь идёт о стереотипах, непосредственно «выплёскивающихся» в сферу реальной политики: прямым следствием отмеченного многими специалистами страха перед Западом является очевидная пробуксовка любых форм многосторонней дипломатии, которая является «ахиллесовой пятой» российского МИДа. В наиболее резком варианте этот «иррациональный», «панический» страх («перед танками НАТО», как иронично заметила одна из интервьюируемых) ведёт к параличу российской дипломатии. Это смотрится особенно нелепо на фоне того, что Запад играет роль некого культурного эталона, на который большинство россиян традиционно ориентируется.

Инерция холодной войны и сопровождающий её страх перед Западом остаётся непременным атрибутом менталитета правящего класса в России. По мнению многих экспертов, такому стереотипу подвержено даже более молодое поколение российских дипломатов, что говорит о воспроизводстве устаревших взглядов российским МИДом

Говоря о неудачах российской внешней политики, многие нижегородские респонденты отметили ухудшение имиджа России в мире в связи с двумя выборными кампаниями (декабрь 2011 и март 2012 гг.), в ходе которых Россия, по их мнению, проигнорировала международные стандарты демократии. К числу провалов некоторые эксперты отнесли войну с Грузией 2008 года и реакцию России на события в Ливии, в результате которой все дивиденды были поделены без нашего участия. Особенно сильный акцент респонденты сделали на проблемы с коммуникационной составляющей: Россия не может адекватно сформулировать свои аргументы, адресованные международной аудитории, в результате чего проигрывает в глазах общественного мнения других стран. Так, по мнению некоторых из них, позиция отечественной дипломатии по сирийскому вопросу привела к тому, что Россия стала восприниматься как страна, всё дальше отрывающаяся от Запада и фактически несущая ответственность за продолжающуюся гражданскую войну в этой стране. С точки зрения Запада такая линия является непонятной (один из экспертов предположил, что Россия сама часто не знает, что делать, как это было в случае с Ливией) и неприемлемой.

В отношении Европы многие эксперты отметили контраст между оптимистичной риторикой российских дипломатов и отсутствием реального прогресса по линии РФ — ЕС. Некоторые респонденты затронули вопрос о том, что Россия пользуется существенно иным «словарём» международного общения, отличным от стран Запада. Особенно это касается гуманитарных вопросов, значимость которых в России явно недооценивается. Проблема здесь состоит в том, что наблюдается разрыв между дипломатической повесткой дня и теми процессами интеграции в гуманитарной сфере, которые в России происходят на общественном, негосударственном уровне, то есть посредством образовательных программ, социальных сетей, знакомства с западным культурным контентом, путешествий и прочее.

Большинство экспертов полагает, что самые главные угрозы безопасности России имеют внутреннее происхождение (вплоть до падения культурного уровня и «общей деградации страны»), причём международная среда в этом плане может оцениваться как относительно благоприятная для нашей страны (в том смысле, что наши уязвимости могли бы быть использованы нашими конкурентами гораздо жёстче). Прежде всего, в числе угроз упоминаются те, которые связаны со сбоями в процессе модернизации (это касается состояния инфраструктуры, АЭС, транспорта и пр.) и разработке нанотехнологий. Подавляющая часть респондентов исходила из приоритетности таких внутренних угроз безопасности, которые связаны с удручающей экологической ситуацией («мы закапываем отходы, потому что не хватает мощностей для их переработки»), неудовлетворительной работой правоохранительных органов («я не чувствую себя в безопасности в общественных местах»), неэффективностью и низким уровнем профессионализма в вооружённых силах («основная угроза исходит от наших военных»). В некоторых рассуждениях о безопасности упоминается и «пошатнувшаяся демократия» как угроза дальнейшему развитию страны. Метафора «колосс на глиняных ногах», который может покачнуть всё, что угодно, хорошо отражает такой критический взгляд на путинскую Россию.

Всё это означает, что МИД не до конца осознаёт тот факт, что международно-правовые рамки, сформированные в середине прошлого века. Российской дипломатии пора осознать, что существуют международные рынки, на которых котируются нематериальные ценности (идеи, масс-культура и далее по списку). Роль государства здесь состоит не в том, чтобы контролировать этот процесс (это невозможно и неразумно), а в том, чтобы «открыть шлюз», то есть помочь ему созданием «площадок» и организационной поддержкой, если таковая будет нужна.

Андрей Макарычев