№18 (2305), 07.03.2015

Культурный слой

Дмитрий Ларионов: «Подвержение траве»

Тучи в марте

 

Порядок слов сложился на бумаге

сквозь гул и немоту из запаха речного.

Шаг. Вдох. И разобщая голоса зигзаги,

идешь, свернув с моста, другой дорогой.

 

Неторопливых туч зияют очертанья,

<�…> была вода; весна, рассеянная всюду.

И что-то, что-то было легкое в гортани,

безмолвное. Сухое. Мыслимое к чуду.

 

Вода пришла. Вода у ног прохожих.

О, радостно сейчас не проронить и слова;

идти пешком туда, где молодость ничтожна,

где только русский снег всему основа.

I. Сумеречный цвет. Синий

 

Это — мера меня: череда ускользающих слов,

непомерная радость и букв вереница.

Лишь пристойная речь донесет о любовь

невесомую синь; с каждой страницы —

 

всю — отбросит — тебе. Ни числа, ни совета

/говорить, говорить/… Здешнее коротко лето,

зачастую — дожди на оконном экране;

мир был тогда — целым, а я — таким ранним.

 

Даже в долгие зимы /и они скоротечны/

мы были — одно, и немногое знали.

Делили судьбу на крутом междуречье

/где-то между Москвой и Казанью/.

 

Но шумят голоса. Емлет город в таблицы

и списки: заносит то одних, то других — вперебой.

А, все-таки, знаешь, я буду с тобой,

покуда небо — бескрайне, а ласточка — птица.

II. Ночной цвет. Белый

 

Всю городскую ночь нам сыплет, сыплет

в чернильное окно… а за окном — необитаемый район.

Наверное, соседи убыли в Египет

на Рождество. Не слышно их. Я потушил айфон,

водопроводною водой заправил чайник.

Всю городскую ночь ревут ветра протяжно,

 

качают провода, и если уезжать, то надо брать такси.

Но я смотрю, как снег, почти бумажный,

полощет сам себя; пью чай /что точно эликсир

в такое время года/ — выбор не случаен.

Да и куда теперь без коньяка и литра кока-кол?

Что есть поэзия — такое? Поэзия — глагол.

 

Подставишь губы, вышепчешь мотив,

смешав в гортани белый цвет и запах,

и — Рождество — ухватишь в объектив:

вот — снег, звезда, над ней — лампада…

 

а у ларька напротив мнутся пастухи,

где скорый ангел выпачкан шалфеем.

И прочий синий — им — начертан от Луки,

но белый — нам обоим — от Матфея.

***

 

…так время дарит и тебе — венок событий,

жизнь вовлекает в оборот земель.

Счастливый человек — он устроитель.

От рук его полуденный апрель

 

/сквозь тернии твои/ — на все предметы…

лелеет — в точь — цветная пыль.

Так — убедительнее — мертвые поэты.

Себе скажи заранее: «Я был».

 

Снегосложения зимы, сезон распада,

ряд букв, неуловимых в тираже,

перечеркни. Оставь друзей и падаль

склоняй в прошедшем падеже.

 

Ты напылил. И наследил. И сам попробуй

войну переживи, которую нельзя

пересчитать. Слова — слагаются до гроба,

пока снует дворовая ребзя.

***

 

Это всходят тюльпаны из труб дымоходных,

в охрипшем эфире — на радиоволнах

цветут. У поселка, над смешанным лесом

выцветают тюльпаны. И все-таки, если

 

за рамой оконной — сугробы, снега,

под прищепкой рубашка; и слышится море

в рубашке — это твой первый сигнал —

о, песенка лета! По тропинке-пробору

 

в предбанник бежишь, ковыряя замок,

Борисыча шепчешь /песня ушельцев?/…

<�…> и вот из трубы зачернилил дымок,

у соседей затеял, завыл кобель Ельцин.

 

Тут прикрикнешь с размаху на старого пса,

окинув стыдливо глазами окрестность,

<�…> а выходишь из бани, думаешь: «Вам рассказал

бы за эти края!» Нецветочною песней

пропахший стоишь. «Всё — прогалина, мелколесье…»

***

 

Вечером дребезжат набережные фонари,

где по правую руку слышны катера на Волге,

а по левую — старый рыбак про улов говорит,

улыбаясь /с ним выполнил селфи патлатый блогер/.

Тороплюсь. В нижней полке живем с тобой,

по другую сторону, что вовсе немногое значит.

Тут по-корниловски входят кратной толпой

в метро. С виду — пошло. Но всё иначе.

 

Приезжай. И сезона каштанов у нас не жди —

над брусчаткой-бетоном нависла большая туча;

говорят, место хана Шана скоро займут вожди

из стольной. Как известно, «подстерегает случай»

/и — не впервой/… Ты за эту осень придумай себе логин,

посылай что-нибудь, по недоброй зиме-берлоге.

Время есть на раздумья, пока подсыхают огни

в пожухлой траве… Покуда город стоит над Волгой.

***

 

Пройти Литейный в январе

/за этот год — уже вторично/,

с овчарой сумкой на бедре.

Изобретая в мыслях притчу,

 

достигнуть Кирочной оси,

черкнуть нелепое в блокноте,

что Петербург блаженно тонет,

а мертвеца — не расспросить

 

мне о трамваях над Невой…

И новым внемля децибелам,

умолкнуть бледной синевой

за тех, кто отплыл на Цитеру.

Холм

 

поскольку праведно устроен этот мир

где есть конечны все его начала

покуда на сигнал достаточно чернил

и все стреножило бренчало

в тебе таком нерослом и простом

в таком тебе первотелесном

потом лежало выжженным пластом

отображало эту местность

 

то быть признательным решительно всему

прямой удел скорейшего исхода

поскольку важен только путь к холму

а там поймешь чего не отдал

не стоит поручать проточное уму

где есть конечны все его начала

поскольку важен только путь к холму

и так судьба его обозначала

Два цвета

 

Можно слушать секундную стрелку,

не признавая электричества сподручный шум

в квартире. Вплоть до запаха, до камня, до молекул

возвращаться в некое себя и оставаться человеком,

что вопреки судьбе вышагивать не волен.

 

Что вне семьи — и в горе он не воин,

а в поле — одинок. Подобен

внеречному голышу…

Смысл травы

 

Умея разделять благополучие и счастье,

в трагизм обыденный впадаю при ходьбе;

а слово — неуклонно. Требует участия,

как часть движения. И нерв не отсвербел.

 

И в событийное ядро вмонтировав огрехи,

я все еще надеюсь обнаружить в рукаве

/с которым поле переходят, подвергаются траве/ —

нательный крестик твой. Века — вовеки.

 

Жизнь есть простор, сплетенья вод и суши.

Плетение словес — такая же парабола Тебя.

Доколе яркий свет пространством был измят,

прости нас — всех. Ушедших и заблудших.

 

И в событийное ядро вмонтировав огрехи,

я все еще надеюсь обнаружить в рукаве

/с которым переходят поле, подвергаются траве/ —

нательный крестик твой. Века — вовеки.

***

 

Пассажир становится пешеходом,

доедает четверг в декабре.

В квартире пустой — непогода,

в блоге — отступ-тире…

 

немыслимо блогеру словно —

за окном проезжает трамвай!

Это я /засыпаю в советском вагоне.

Жизнь конвертирую в текстовый файл/.

 

Коротыш учит буквы и числа,

с взгальной бабушкой рядом сидит.

Вот и мне бы — читать разучиться,

он-лайн огоньком позабрезжить в Сети.

ПОДТЕКСТ

Дмитрий Ларионов

Родился в 1991 году в городе Кулебаки. Окончил Кулебакский металлургический колледж, после чего поступил на филологический факультет ННГУ им. Лобачевского. С 2010 года живет в Нижнем Новгороде. Работает журналистом. Публиковался в изданиях: «Дружба народов», «Пролог», «Литературная газета», «Литературная Россия» и др. Лауреат газеты «Литературная Россия» (2013). Автор книги стихотворений «Словоловие» (2014).