08-01-17

Высокие отношения

Сеанс самобичевания ко Дню российской печати

В середине января власть традиционно чествует журналистов. Приемы, которые организуют губернатор и мэр, завершаются, и все идет по накатанной колее, вовсе не в духе здравиц от Шанцева и Булавинова. Следует признать, что журналистика в сильнейшей степени зависит от власти. Плохо это или хорошо, но это так. И то, что сейчас журналистика скорее мертва, чем жива, — заслуга властей, какие бы теплые слова не произносились над холодеющим трупом нижегородской прессы на приемах губернатора и мэра.

На Нюрнбергском процессе Герман Геринг философски обосновал свою невиновность: один немец — это, как правило, очень приличный человек, два немца — это уже, как правило, банда, три немца непременно устроят войну. Если говорить о людях журналистской национальности, то один — это, как правило, самовлюбленный тип, который считает себя супермастером. Два (с бутылкой) — это как в басне Крылова про кукушку, которая хвалила петуха за то, что он хвалил ее в ответ. Два журналиста (без бутылки) спорят друг с другом по принципу «сам дурак». Три журналиста обязательно разовьют тему самоедства (надо, мол, не врать!) и о том, что вот раньше в газетах работали мастера, а сейчас совсем не то — «да, были люди в наше время, не то что нынешнее племя».

Если говорить о советской политической журналистике, то она… не существовала. Власть не оставляла журналистам пространства для маневра. И когда речь шла о мастерстве, то подразумевалось количество штампов: десять — крепкий профессионал, пятьдесят — мастер, а сто — гений.

Поэтому единственно разумная тема для трех и более журналистов — «Власть и журналистика». Все остальное — от лукавого.

За последние 15–17 лет мы видели разную власть, и относилась она к журналистам по-разному. При Немцове возникла формула «край непуганых журналистов». Как результат — известная тележурналистка Нина Зверева даже баллотировалась в губернаторы Нижегородской области. Дальше ситуация развивалась волнообразно. Покойный Скляров не раз утверждал, что при нем свобода прессы достигла апогея. Скорее всего, это так и было. Сам Скляров газет почти не читал (отсюда и свобода слова?), журналистов помнил только тех, с кем познакомился, будучи помоложе. Но профессию уважал. Опять же, наверное, потому, что не читал журналистских трудов праведных.

Статус журналистов, а также стоимость их труда совершили качественный скачок не столько из-за Склярова, сколько из-за появления фактурной фигуры мэра Нижнего Новгорода Юрия Лебедева. Этот человек понимал силу прессы, в том числе и более всего разрушительную, ценил журналистский талант и разбирался во всем этом.

Война элит, кремлевские разборки влияют на цену журналистского труда (на зарплату, в том числе), но главным фактором является другое — отношение сильных мира сего к журналистике. Поэтому в конце девяностых и журналисты начали чуть-чуть подниматься.

Во времена губернатора Ходырева журналистика была подведомственна Гуле Тепляковой (Ходыревой). Да, она понимала, что есть сильные журналисты и это весьма дорогое удовольствие, и остальные с цифрой в соответствующей графе равны нулю. В эти времена простые корреспонденты впервые получили возможность и семью кормить, и на машину копить, и ремонты в квартире делать, и загородный домишко приобрести. Это был короткий промежуток времени, когда слова «я – журналист» в малознакомой компании звучали почти не унизительно.

Однако ходыревские не работали с прессой системно. Системный стиль был у кириенковских. Тут можно говорить о самом противоречивом подходе к СМИ. Кириенковские лучше всех понимали роль прессы, развивали эту сферу как рыночную индустрию. В то же время именно они начали убивать ростки журналистики. Поделили СМИ, журналистов на своих и чужих. Переоценили роль пиарщиков, а роль журналистов сводили к чисто исполнительной, технической функции.

Мэр Булавинов долго внутренне сопротивлялся индивидуальному подходу к работе с журналистами. Мол, есть какая-то работающая система, она дает результат, и пусть машина крутится. И только в 2005–2006 годах стало понятно, что всякая система эффективна только тогда, когда она замкнута на реальную власть в регионе. В 2007 году выяснилось, что против системы можно бороться. Хорошая индивидуальная работа с журналистами способна оказывать конкуренцию плохо управляемой системе. В целом, Булавинов и не убивал журналистику, но и не дал ей импульса развития.

Реальное уничтожение реальной журналистики получило развитие при губернаторе Шанцеве. Пресса — это обслуга, которой место на конюшне. Поэтому журналистский труд не приблизился по стоимости к московским расценкам, а наоборот, упал в цене. Примерно года три зарплаты журналистов практически не меняются, хоть в целом по региону этот показатель вроде бы растет на 25–30% в год. В одном из интервью журналистка спросила заместителя губернатора Англичанинова, сможет ли она с зарплатой в 12 тысяч рублей приобрести комфортное и доступное жилье. Англичанинов, услышав о такой зарплате журналистки, начал рассуждать — а тем ли делом она занимается, если у нее зарплата 12 тысяч рублей.

Англичанинов — строитель, и он не обязан понимать, что такие зарплаты у журналистов не столько из-за их низкого профуровня, сколько из-за того, что властям не нужен настоящий журналистский труд, в особенности, в высокопрофессиональном варианте. Губернатор полагает, что люди должны знать по ряду вопросов его точку зрения. А точку зрения других лиц, тем более самих журналистов, знать людям не нужно. Поэтому в понимании властей журналист — это диктофон, а не личность с мозгами, опытом, знаниями, своей точкой зрения. Даже сформулировать вопросы не позволено журналистам — иногда их готовят соответствующие пресс-службы, иногда они проходят корректировку и отбор. Труд журналистов примитивизировался до безобразия — передать слова того или иного начальника. Вместо декартовского «я мыслю, следовательно, я существую» в ходу бюрократическое «я мыслю, следовательно, ошибаюсь».

Итого. С 2008 года зарплаты журналиста и дворника не отличаются. Профессия не востребована, люди из газет бегут в пресс-службы, уровень несвободы зашкаливает — полно табуированных тем.

При этом окружение Шанцева чуть ли не возмущено низким уровнем нижегородской журналистики. Мол, хуже, чем в глухой провинции.

Немцов, Скляров, Булавинов — это при некоторых нюансах терпеливое отношение к прессе. Лебедев любил и ненавидел, жена Ходырева пыталась строить какие-то конструкции, Кириенко выстроил неоднозначно оцениваемую систему СМИ. При Шанцеве, увеличивая бюджеты государственных СМИ в разы, убивают журналистику тупо и хладнокровно. Впервые в приоритете посредственности, неконкурентоспособные люди. Ни одного мало-мальски яркого человека не появилось в СМИ с августа 2005 года.

Мы видели, как покупали: тайно и явно, но всегда цинично – газеты и отдельных журналистов. Мы видели, как устраивали конкуренцию брэндов. Власть проявляла заинтересованность в СМИ. Сейчас от нее исходят только угрозы, окрики, препоны, насилие.

Власть боится свободы слова, презирает журналистов и журналистику. Пройдут приемы у губернатора и мэра. Там произнесут много лицемерных речей, и все останется по-прежнему. А журналисты опять будут заниматься самоедством. Мол, давайте не врать в статьях, а то ведь иногда врем. Врать, конечно, плохо, но надо бы и правду людям сказать. И вроде не врем, но и правды нет!

Вероника Щедрина