08-06-24

Общество

Алик Якубович: «Мой Париж находится на Свердловке»

Алик Якубович — известный фотограф. Алик Якубович — известный рекламист. А теперь и поэт, и тоже небызвестный — да чуть ли не голос поколения сорокалетних. Его первая книга «акустических фотографий» (так он называет свои верлибры) вышла два года назад, вторая — «Летающие рыбы» — только что. Женщины в книге Якубовича — авитаминозно красивые и дорого раздетые, мужчины — красиво некрасивые и смертельно здоровые. Женщины — обманутые рыбы и прикормленные чайки, пахнут парным молоком, мужчины — бездомные собаки, одиноко танцующие под фонарем. Женщины по прочтению стихов Алика плачут, мужчины сосредоточенно курят. Мужчины уверены, что эта книга о них, женщины думают, что она для них. Правы и те, и другие. Поставьте зарубку — эту книгу вы должны прочесть еще в этом году.

Форест Гамп по жизни

— Вторая книга писалась труднее?

— Нет, писалась ну, может, не как первая, но все равно легко. Правда, я боялся, что она будет сильно похожа на первую. Вообще для того чтобы появилась поэзия не надо прилагать никаких усилий — либо она есть, либо ее нет. Однажды тебя накрыло, и текст пошел. Правда, должно было внутри что-то накопиться. А так, чтобы вычитал какую-то мысль и воспользовался, — не получается. Маркетинговые ходы не работают. Обычно бывает по-другому: идешь по улице, вдруг незнакомка за тебя глазами зацепилась, раз! — и твои двадцать лет куда-то улетели. И свое превращение воспроизводишь в тексте.

В сорок семь

Исполнилось двадцать пять –

И он опять влюбился

В свою жену.

Чувствую, что мне все еще 25–35, хотя реально уже 47–50. И с этими цифрами я никак не хочу соглашаться. Ведь я же вижу своих ровесников, пятидесятилетний он и я — разные люди. Я по жизни Форест Гамп. Какие пятьдесят? Ну и что, что седые волосы! Помню, когда мне было 20, а кому-то было 34 — так это был древний старик. Если я встречал стариков с молодыми девушками, я злился, ненавидел их. Но мне сегодняшнему даже и 34-х нет. Я не могу ходить в фитнес-клубы и вообще чем-то заниматься систематически. Но стараюсь каждый день на работу и с работы — ходить пешком. Пешком я и стихи пишу, и рекламные компании придумываю. Зимой каждое воскресенье прыгаю в прорубь. И неплохо себя чувствую. Вот если бы я перестал нравился девушкам, тогда, может, и стал бы ходил в спортзал.

Детство закончилось,

Как газированная вода

В автомате за три копейки.

Я же по жизни был разгильдяй, целыми днями гулял по Свердловке. Хотя параллельно какие-то деньги зарабатывал, в сентябре-октябре, работал два месяца в году. На эти деньги жил. Я ведь в ту пору даже не знал, что занимаюсь творчеством. Что я креативный. И вдруг наступило такое время, в котором мое творчество оказалось востребованным. И фотографии стали попадать на выставки, что-то выигрывать за рубежом. А я просто делаю то, что умею, и по-другому не живу. Вот если чего-то не хочу — жить с кем-то или куда-то ехать — тогда это трагедия, себя переломить, себя переделать. Но такого в жизни у меня немного. Я плохо сплю по ночам, но сейчас спальня превратилось в рабочий кабинет. Просыпаюсь — думаю, пишу, перекладываю заново первую книгу. Бессонница у меня давно, но то, что меня столько времени мучило, начало давать плоды. Могу проснуться и пойти гулять ночью по Ошаре. И написать: «Каждый день просыпался в пять утра, а собаку так и не завел». В общем, все выходит органично.

Старость надо встречать активно

— А твой лирический герой симпатичнее, чем ты?

— Да, ведь его как раз все и любят. Кто-то ему завидует, кто-то его жалеет, третьи с собой ассоциируют. Альтер эго читателей. Мой друг сказал, что первое впечатление от текстов — будто это он сам написал. Мой герой более жестокий. Я мягче. Мой герой более узнаваем, чем я. А я человек-невидимка.

Наша справка:

Алик Якубович

Член Союза фотохудожников России. На его счету не один десяток фотовыставок и культурных проектов. Его персональные выставки проходили в России, Франции, Англии, США. Он обладатель Гран-при «Kodak master-class’ 90», престижных наград Международных выставок проходивших в Японии, Германии, Израиле и России. С 2002 года работает в жанре социального репортажа, преимущественно с черно-белой фотографией. Автор нашумевших проектов «Черно-белая любовь» (Русский музей фотографии) и «Странные люди» (журнал «Эгоист» 2002–2003 гг), а также «Чкаловская лестница 2003 г.» и «Обратная сторона стриптиза».

Она погладила его по чужой голове

И поцеловала в щеку.

Поцелуй напомнил Париж,

В котором никогда не был,

Женщину, которую он никогда не видел,

И себя, которым он обязательно будет.

— Во второй книге появились снимки обнаженных моделей, чего не было в первой…

— Это мои лучшие работы. И лучшие модели. Я не отделяю фотографии от текстов: они как продолжение стихов. Развитие состояния. Воспоминания. У меня была задача сделать французскую книгу. Люблю листать маленькие фотографические альбомы. В этом есть интимность.

— Что для тебя Франция?

— Париж… Ностальгия по тому состоянию, которое я переживал в советское время, когда мы с другом ходили по Свердловке, разглядывая дома, и мечтали — вот бы жить в Париже на каком-нибудь таком чердаке. Чтобы прекрасный вид из окна, может быть, дождь и рядом девушка неодетая. Париж — то, что никогда не случится, вечная мечта. Она не требует никаких капиталовложений, она требует только особого состояния души. Чтобы слегка накрапывало, а еще — летнее кафе, кофе с сигаретой, хорошая музыка и никуда не спешить. Взрослое ничегонеделание. Париж из «За облаками» Антониони. Но до Парижа я не добрался, зато был во Флоренции, Лондоне, Венеции. Кстати, до сих пор внутренний Париж расположен на Свердловке. Можно сесть в кафе, заказать что-то. Великолепные видовые точки. Главное — организуй себя сам.

Море дразнило фотографа

Дорого раздетыми женщинами

Летающими рыбами

И цветом морской волны.

— Странно, ты путешествуешь, а в стихах этого нет совсем.

— Там не пишется. И фотографирую немного. В путешествии больше открывается ностальгическая рана по дому. Реально — уезжаешь, чтобы влюбиться в свой город. Италия совпала с моим настроением, Лондон — нет. Грузия, Греция — это поездки по работе, почти ничего. Там я просыпался рано, ходил на море, бегал, был ребенком. Вся Греция в одном тексте: «Жизнь — это когда все включено».

Внутреннее я даже готов к тому, что эта книга последняя. Хотя, честно, очень бы хотелось, как Борис Гребенщиков, приехать в Испанию, сесть в позу лотоса и написать целый диск. Подобно тому, как у буддистов есть священные пещеры, так и у певцов и поэтов должны быть места, где вставляет и пишется. Если это старость, то ее надо встречать активно. Мечта — послать все к черту и путешествовать в поисках места, где пишется. Быть Хемингуэем, сочиняющим «Старика и море» на Кубе.

Как уйти из бизнеса…

В больнице понял,

Что первый в бизнесе —

Это еще не жизнь.

И стало так просто,

Что пересел на велосипед

И уехал к морю.

Правда, по дороге умер,

Но это не главное,

Главное, что в пути.

— В твоей новой книге появились персонажи-бизнесмены. Это тоже ты?

— Однажды я уходил из бизнеса. Целых полгода. Я был учредителем компании, 50 на 50. В какой-то момент понял, что я умираю — физически и морально. И решил выйти. Процесс расставания был мучительный. Было много передумано, наконец — принятие решения и выход. В этих стихах не только моя жизнь, но и жизнь моих друзей, которые состарились из-за того, что побоялись отступиться от денег. Кажется, уже немало заработано — так займитесь собой, детьми, помечтайте, вернитесь в детство… Нет, нельзя! Для меня все позади, слава богу. И в Москве — позвали, поработал и здесь собрал такую команду, чтобы нравилось ходить на работу. Чтобы стояли на лестнице полумузыканты и курили. И было много творчества. Приезжают люди из других городов и говорят, какая у вас хорошая аура на работе!

Умереть бы как-нибудь

по-философски,

Чтобы без боли и особых

терзаний,

И чтобы бабы у гроба не выли,

И хоронили чтобы не под

дождем,

И не в грязную осень,

А чтобы как моряка — в море.

И я вильну хвостом и уплыву

к себе.

— Существуют ли у тебя стихи-«потолки», которые тебе трудно переплюнуть?

— Не получается себя обмануть. Хотя пытался. Придумывал даже схемы, по которым можно было постоянно удивлять читателя. Оставалось только закидывать лески и вытаскивать. Тем более он уже на крючке после некоторых текстов… Или вот читаю Тонино Бенаквисту (французский писатель, киносценарист. — Прим. ред.), там сюжеты — караул! Черпай и переписывай заново. Но только все это бесполезно. Удается хорошо написать только о том, что было с тобой или около тебя. Недопитое или перепитое вино, пережитые женщины. Даже если ты с ними никогда не виделся. Возможно, они из других твоих жизней приходят. Я даже читал книги о том, как писать стихи, но там ничего для меня нет. Ни одного слова.

Краешком сна, стоя на дне реки,

Смотрела, как с неба падают звезды

И превращаются в рыб.

Написание текстов требует большой любви к людям. Когда ты злишься, напрягаешься — ничего не получится. Злость — для меня совсем не помощник. Я разрушаюсь.

Все это буддизм, который надо в себе открывать. Близко к медитации. И глаза открываются, и уши открываются. Воздух вокруг останавливается, и строчка пошла. Уверен, что такое со многими происходит, но они, возможно, думают — завтра это запишу. Но завтра не запишешь. Все уже ушло… Стихи — это новый смысл жизни. Когда мне становится плохо, я просто физически ощущаю, что надо мной возникает моя книга (делает руки домиком). Спасет в любой ситуации.

Беседовал Вадим Демидов