08-09-29
Политика
Война за территорию и борьба за смыслы
На прошлой неделе одним из немногих участников дискуссии о ситуации на Северном Кавказе из числа нижегородской политической элиты стал депутат Госдумы Александр Хинштейн. В телевизионном ток-шоу «Народ хочет знать» на канале ТВЦ он дебатировал с Николаем Злобиным, директором программ российских исследований американского Центра международной безопасности.
Это был один из редких публичных разговоров о том, насколько объективно средства массовой информации разных стран освещали августовскую войну между Россией и Грузией и последовавшие за ней события. Оппоненты согласились друг с другом по многим важным параметрам: и в том, что полная непредвзятость журналистов недостижима, но объективность желательна, и в том, что говорить о победе одной из сторон в информационной войне бессмысленно. Но каждый из участников конфликта, включая страны Запада, просто ориентировался на разные аудитории и поэтому каждый использовал свои риторические приёмы.
Дело не столько в отсутствии на Западе информации (она была, в том числе и в СМИ), сколько в том, что эта информация за пределами России была совершенно иначе интерпретирована, чем внутри
Однако один из тезисов, озвученных Александром Хинштейном, выглядит достаточно спорно. По его мнению, Россия ничего никому не должна доказывать, поскольку у нас есть презумпция невиновности. Присутствовавший в зале Глеб Павловский усилил этот тезис, назвав «расизмом» такое отношение к России, согласно которому от нас ожидается демонстрация нашей цивилизованности и способности соблюдать принятые каноны поведения.
Эти заявления обозначили сразу несколько проблем. Во-первых, «презумпция невиновности» — это термин из юридического лексикона, а разговор-то шёл всё-таки о коммуникациях и «мягкой силе», то есть о привлекательности образа страны и её способности убеждать других в своей правоте. До тех пор пока Россия не сможет выработать такую модель развития, которая позитивно воспринималась бы за рубежом, нам придётся компенсировать этот дефицит применением военной силы и огромными материальными затратами.
По мнению депутата Хинштейна, Россия ничего никому не должна доказывать, поскольку существует презумпция невиновности
Во-вторых, сомнительно полагать, что российская сторона недоработала лишь с точки зрения оперативного предоставления информации о «реальных» событиях в ночь с 7 на 8 августа в Цхинвале. Проблема гораздо глубже: дело не столько в отсутствии на Западе информации (она была, в том числе и в СМИ), сколько в том, что эта информация за пределами России была совершенно иначе интерпретирована, чем внутри. То есть даже более или менее полная картина не делает российскую позицию однозначно выигрышной. Это значит, что Россия вновь, уже в который раз за последнее время, столкнулась с «борьбой за интерпретацию», к которой она опять оказалась не готова. А ведь похожую картину мы уже наблюдали в прошлом году, во время кризиса, вызванного перемещением эстонскими властями Бронзового солдата: казалось бы, резкий протест России морально и исторически был оправдан, но он не нашёл большого отклика даже у наших партнёров по СНГ. Вывод напрашивается сам собой: для объяснения своей позиции и продвижения её в глобальном информационном пространстве у России, как выясняется, катастрофически не хватает «спикеров», то есть квалифицированных и грамотных людей, которые могли бы вступать в коммуникацию с западными партнёрами и быть услышанными ими. Этот кадровый дефицит наблюдается даже в процессе общения с Украиной, в которую российская позиция транслируется узкой группой людей типа Константина Затулина, Михаила Леонтьева или Сергея Маркова (последнему, кстати, недавно было отказано во въезде на территорию Украины по причине неоднократных заявлений, оскорбительных в отношении правительства этой страны).
Побывав неделю назад на российско-украинской конференции в Одессе, я воочию убедился, насколько глубок кризис профессиональной коммуникации между экспертами из двух соседних и культурно близких друг другу стран: нас просто не хотят слушать, потому что ожидают, что в каждой фразе будет содержаться апология Кремля.
Одна из вытекающих отсюда проблем — это гиперцентрализация всего информационного пространства России. Неестественной выглядит ситуация, при которой гигантская страна говорит с окружающим миром одним, московским, голосом. Опять-таки, по собственному опыту могу сказать, что многие зарубежные коллеги часто удивляются тому простому факту, что в регионах России есть не просто компетентные, но и гораздо более независимые эксперты, способные к альтернативным оценкам вопросов безопасности и внешней политики.
Спрос на региональную экспертизу, по всей видимости, в ближайшее время будет расти. Показательно, что эксперты «кремлёвского пула», выпячивая одни («патриотические») темы, сознательно замалчивают другие, с практической точки зрения более важные для понимания динамики ситуации, сложившейся после войны. Будет ли всё-таки Южная Осетия интегрироваться с Россией или нет? Каковы шансы в будущем на объединение двух Осетий — в составе РФ или, может быть, вне её? Как воспринимают эти перспективы в Ингушетии, где ещё далеко не забыт опыт трагического конфликта между двумя народами в начале девяностых? Какую модель экономического развития выберут Абхазия и Южная Осетия и какие конкретно льготы для российского бизнеса они будут готовы предоставить? Эти неудобные, с точки зрения официальной Москвы, вопросы обсуждать придётся обязательно — только лучше раньше, чем позже.
Андрей Макарычев